Отец утилитаризма. Теория утилитаризма
Утилитаризм
Неспособность теории общественного договора обосновать легитимность государства и долг повиноваться законам заставляет обратиться к другим теориям обоснования этого долга, в том числе и к теории утилитаризма. Основоположниками утилитаризма стали Джереми Бентам и Джон Стюарт Милль (1806-1873).
Ключевая идея утилитаризма заключается в том, что морально правильно то действие, которое в данной ситуации приносит наибольшее количество пользы. По-другому данный принцип можно сформулировать так: когда у нас есть выбор между различными действиями (между разными вариантами государственной политики и т. д.), мы должны выбрать то, которое будет иметь наилучшие последствия для всех, кого оно касается.
Полезность разные авторы понимали по-разному: как счастье, удовольствие, удовлетворение желаний или предпочтений, благополучие. Чаще всего речь идет о счастье, поэтому, когда это не оговорено, мы тоже будет понимать под полезностью именно счастье. Один из основоположников утилитаризма Джереми Бентам в книге «Принципы морали и законодательства» (1789) дает такую формулировку: «Под принципом пользы понимается тот принцип, который одобряет или не одобряет любое действие, исходя из того, увеличивает или уменьшает оно счастье той стороны, чьи интересы затрагиваются <...»>. В другом месте Бентам формулирует цель утилитаризма «обеспечение наибольшего счастья наибольшего числа людей».
Заметим, теория утилитаризма тем самым подразумевает, что можно измерять количество счастья и сравнивать уровень счастья, которое испытывают разные люди. Уже это кажется абсурдным. Как мы можем делать утверждения типа «Иванов сегодня в 2,5 раза счастливее, чем Сидоров, хотя вчера он был в 3,3 раза счастливее Сидорова»? Однако в принципе такие сравнения возможны, и мы их делаем. Мы знаем, что некоторые люди, например, испытывают гораздо больше удовольствия от той или иной пищи или развлечений, чем мы сами. Мы знаем, что одни люди несчастны, а другие испытывают наслаждение от жизни и т. д.
Может показаться, что утилитаризм - это совсем не радикальная идея, что проповедует «прописные истины». Кто будет спорить, что люди должны стараться делать так, чтобы страданий было меньше, а счастья больше? Но, во-первых, то, что сделали Бентам и Милль было для их времени не менее радикально, чем две другие интеллектуальные революции XIX в. (революции К. Маркса и Ч. Дарвина).
Утилитаризм не опирается на Бога и какие-либо божественные установления. Его целью является счастье в этом мире, и мы имеем право (и даже обязаны) делать все для достижения этого счастья. В то время это была революционная идея.
В чем привлекательность утилитаризма? У него есть два плюса. Во-первых, цель, которую преследуют утилитаристы, не зависит от существования Бога, души или подобных сомнительных и спорных (с точки зрения современного человека) оснований. В древности и в средние века основой существования общества и человека был миф или религия, вера в то, что мироздание имеет какой-то смысл и цель.
Многие люди до сих пор считают, что без этих основ мы останемся только с набором правил, типа «делай то», «не делай этого», смысл и цель которых неясны.
Относительно утилитаризма этого не скажешь. Его цель (счастье или благосостояние, или благополучие) - это то, к чему мы все стремимся для себя и для тех, кого мы любим. Утилитаристы просто требуют, чтобы это делалось беспристрастно, для каждого. Являемся ли мы детьми Бога или нет, есть ли у нас душа, обладаем ли свободной волей или нет, мы можем страдать и блаженствовать, нам может быть лучше или хуже. Независимо от того, насколько мы религиозны или нерелигиозны, мы не можем отрицать, что стремимся к тому, чтобы нам было лучше, и предпочитаем счастье несчастью.
Другая привлекательная черта утилитаризма - его внимание к результатам действия (то, что называется консеквенциализмом). Утилитаризм требует, чтобы мы учитывали, действительно ли конкретное действие человека или группы, та или иная мера, предпринимаемая государством, приносит пользу или вред.
Есть люди, утверждающие, что нечто несет зло (например, гомосексуализм, стриптиз, рок-музыка), но не способные указать, в чем именно это зло заключается. Консеквенциализм гласит: «Если ты осуждаешь что-то, покажи, кому от этого стало хуже». Если в гомосексуальные отношения вступают взрослые люди по взаимному согласию, кому от этого плохо?
С другой стороны, консеквенциализм утверждает, что нечто является хорошим, только если оно делает чью-то жизнь лучше. В этом заключается его принципиальное отличие от моральных теорий, состоящих из правил, которым надо следовать, независимо от того, какие будут последствия.
Утилитаризм, как может показаться, предлагает ясный способ решения моральных и социально-политических проблем. Чтобы определить, какая политика является правильной, нам не нужно искать духовных вождей, обращаться к традиции, часто не дающей ясного ответа на вопросы современности, изучать теории мироздания и природы человека, как правило смутные и противоречащие друг другу. Нам нужно всего лишь измерить изменения в благосостоянии людей.
Утилитаризм исторически был прогрессивен. Он требовал, чтобы обычаи и авторитеты, которые угнетали людей в течение столетий, были проверены на то, улучшают ли они жизнь людей.
Возвращаясь к главной теме, рассмотрим, как выглядит утилитаристская теория политических обязательств. Джереми Бентам утверждал, что мы должны повиноваться нашим правителям до тех пор, пока выгоды подчинения перевешивают его тяготы. Это выглядит как теория о том, что следует повиноваться закону в том и только в том случае, если повиновение приносит больше счастья обществу, чем неповиновение.
Но если это так, то теория утилитаризма - это программа неподчинения законам. Действительно, мое счастье - часть всеобщего счастья. Поэтому, если нарушение закона (например, похищение шоколадки из большого супермаркета) увеличивает мое счастье, и при этом никто не испытывает ощутимого ущерба, то получается, что утилитаризм не только позволяет, но даже требует воровать.
Вряд ли это тот результат, которого хотят утилитаристы, и у них есть хорошее возражение: что произойдет, если все мы будем нарушать законы, когда нам покажется, что их нарушение увеличит всеобщее счастье? Например, любой человек будет красть мои вещи, если его счастье от этого увеличится больше, чем уменьшится мое. Право собственности окажется под угрозой, все будут опасаться за свое имущество, и это приведет к увеличению всеобщего несчастья, а не счастья.
Поэтому, может сказать утилитарист, мы нуждаемся в том, чтобы соблюдать законы, даже если нарушение одного из них в каком-то конкретном случае ведет к увеличению общественного счастья. В целом же нам нужна система законов, обязательная для каждого, так как именно это приведет к максимальному общественному счастью в долгосрочной перспективе. Данная разновидность утилитаризма называется «непрямой утилитаризм», или «утилитаризм правил» (rule-utilitarianism).
Видимо, примерно такой была точка зрения Дж. Бентама, автора следующих идей:
Законы должны приниматься тогда и только тогда, когда они более способствуют счастью людей, чем другие возможные законы (или отсутствие таковых).
Законам следует повиноваться, поскольку это законы (и им будут повиноваться, поскольку неповиновение повлечет наказание), не повиноваться следует только во избежании бедствия.
Законы должны отменяться и заменяться новыми, если они не выполняют должную утилитарную функцию.
Таким образом, доводы утилитаризма в пользу долга повиновения законам можно представить с помощью силлогизма:
Наилучшим обществом является то, в котором достигается наибольшее количество счастья.
Государство и система законов лучше способствуют достижению счастья, чем отсутствие законов и государства («естественное состояние»).
Следовательно, мы имеем нравственный долг поддерживать государство и повиноваться законам.
Если обе посылки верны, то и вывод тоже вереи. Никто, кроме анархистов, не сомневается в правильности второго суждения. Поэтому единственной уязвимой частью данного силлогизма является первая посылка - сам фундаментальный принцип полезности. Здесь-то и возникает серьезная проблема. Мало кто из современных философов готов согласиться с основной идеей утилитаризма. Большинство же считает, что она ведет к морально неприемлемым последствиям. В частности, она допускает совершение жутких несправедливостей во имя всеобщего счастья.
Рассмотрим некоторые контаргументы в адрес утилитаризма, затрагивающие ряд фундаментальных философских проблем.
Во-первых, утилитаризм утверждает, что правильные действия те, которые приносят наибольшее благо. Но что есть благо? Классический утилитаристский ответ: благо - это счастье и только счастье. Милль писал следующее: «Доктрина утилитаризма состоит в том, что счастье и только счастье желательно как цель, все остальное - средство для достижения цели» (в самом деле, для чего существуют деньги, вещи и т. д.?).
Идея в том, что счастье (или удовольствие) является единственной и наивысшей целью (а несчастье или страдание, - единственным злом). Теория утилитаризма привлекательна своей простотой и правдоподобной идей, согласно Которой вещи хороши или плохи не сами по себе, а в зависимости от того, какие чувства они заставляют нас испытывать. Чтобы выявить недостатки этой теории, рассмотрим несколько примеров.
В Советском Союзе студентов консерваторий отправляли в колхоз убирать картофель. Для музыкантов это крайне рискованное занятие, например, травма руки может положить конец карьере пианиста. Допустим, такой случай произошел. Талантливый студент-музыкант серьезно повредил руку и не может больше играть. Почему это плохо для него? Гедонист скажет, что это порождает несчастье. Получивший травму будет очень расстраиваться, переживать, страдать каждый раз, когда подумает о том, что все могло быть иначе. И в этом его несчастье.
Но, как нам кажется, подобный способ объяснения несчастья не верен. Ведь дело не в том, что ситуация сама по себе нейтральна, но становится плохой, так как юноша расстраивается и огорчается. Напротив, его переживания - это естественная реакция на действительно трагическую ситуацию. Он мог бы стать музыкантом, выступать с концертами, а теперь не может. Трагедия в этом. Мы не можем устранить эту трагедию просто объяснив ему, что не надо расстраиваться.
Американский философ Роберт Нозик предложил очень интересный способ доказать ошибочность утилитаристских представлений. Предположим, что изобретена «Машина наслаждения» - устройство, которое делает человеку инъекции химических веществ (совершенно безвредных), вызывающих ощущения невероятного блаженства. Причем это будут не только «низменные», но и самые «возвышенные» наслаждения. Допустим, будет казаться, что вы едите вкуснейшую пищу и пьете изысканнейшие напитки, слышите прекраснейшую музыку, любуетесь великолепными картинами художников, видите потрясающие пейзажи, читаете и пишете изумительные стихи. Вам будет казаться, что вы бродите по песчаному пляжу на берегу океана и любуетесь закатом, что у вас начинается потрясающий любовный роман... Согласились бы вы провести так всю жизнь? Можно с уверенностью сказать, что очень немногие согласятся на это. А многие даже предпочтут смерть такой жизни, посчитав, что такая жизнь пуста и лишена смысла.
О чем говорят эти примеры? О том, что мы ценим «вещи», включая творчество и дружбу, сами по себе. Мы счастливы, когда имеем их, но только потому, что мы уже до этого считаем хорошими «вещами». Мы не считаем, что они хорошие только потому, что они делают нас счастливыми. Поэтому лишиться этих «вещей» - это несчастье для нас, независимо от того, сопровождается потеря отрицательными эмоциями, или нет.
Таким образом, гедонизм неправильно понимает природу счастья. Счастье - это не высшая цель, к которой мы стремимся ради него одного, а все остальное - не только средства для достижения этой цели. Нет, счастье - это реакция на достижение того, что мы считаем благом самим по себе. Мы считаем, что дружба хороша сама по себе, поэтому обладание друзьями делает нас счастливыми.
Не верно, будто мы сначала стремимся к счастью, потом решаем, что дружба могла бы сделать нас счастливыми, а затем ищем друзей как средства для этой цели. «Мы хотим в жизни делать вещи, которые считаем стоящими. И хотя мы надеемся, что, делая их, мы будем счастливы, мы не готовы отказаться от них, даже ради гарантированного счастья».
Гедонистические взгляды классических утилитаристов (Бентама и Милля) не являются обязательным элементом доктрины милитаризма. Ныне большинством их последователей они отвергнуты.
Но необходимой частью утилитаризма является утверждение о том, что только результаты имеют значение. Иначе говоря, для того, чтобы определить, какое действие будет правильным, мы должны спросить себя: а что получится в результате? Если мы придем к выводу, что помимо конечного результата что-то еще влияет на выбор правильного действия, тогда будет нанесен удар по самому основанию утилитаризма.
Самые серьезные антиутилитаристские аргументы связаны именно с этой проблемой: они утверждают, что, не только польза, но и многие другие факторы важны при определении, правильно ли совершается действие. Рассмотрим три основных.
Справедливость . Критики говорят, что утилитаризм (в погоне за всеобщим счастьем) часто будет допускать ужасные несправедливости.
Допустим, дело происходит в Древнем Риме. На стадионе 100 тысяч зрителей. Вы - римский император. Толпа требует, чтобы на арену вывели христианина и отдали его на растерзание львам. Что вы как император должны сделать? Допустим, вы сторонник утилитаризма. Вы видите, что 100 тысяч человек получат от зрелища такое огромное наслаждение, которое, скажем так, намного перевесит страдания одного христианина. Если же вы откажете, зрители будут очень огорчены. Таким образом, согласно утилитаризму жизнью одного в данном случае следует (выгодно) пожертвовать.
Или, предположим, что совершено ужасное преступление с многочисленными жертвами (например, террористами взорван жилой дом). В такой ситуации на следственные органы оказывается сильное психологическое давление - от них ожидают максимально быстрого раскрытия преступления и задержания преступников. Население жаждет мести и хочет получить гарантии, что больше этого не повторится. Понятно, что общее счастье значительно увеличится, если виновные будут задержаны и преданы суду. Но противники утилитаризма замечают, что оно увеличится и в том случае, если население будет верить, что виновные арестованы и осуждены, а на самом деле арестуют тех, кто этого преступления не совершал. По крайней мере, наша потребность в отмщении будет удовлетворена, и мы станем спать спокойнее (пусть даже и на основании лжи). Конечно, тогда пострадают невинные. Но кажется весьма вероятным, что увеличение счастья (или уменьшение несчастья) населения в целом перевесит страдания ложно обвиненных, и тогда осуждение невинных с точки зрения утилитаризма будет оправдано.
Согласно критикам утилитаризма, этот пример показывает один из серьезнейших недостатков данной теории - ее несовместимость с идеалами справедливости. Справедливость требует, чтобы мы поступали честно по отношению к людям, чтобы люди получали только то, что они заслуживают. Невинный человек, который не сделал ничего плохого: не совершал убийства и т. д., не должен быть наказан за эти преступления. Требования справедливости и полезности могут противоречить друг другу, поэтому теория, которая говорит, что не имеет значения ничего, кроме полезности, не права.
Права человека . Обратимся к реальному случаю, который рассматривался в одном из апелляционных судов США в 1963 г.
В октябре 1958 г. истец, Анжелин Иорк, стала жертвой избиения. Она пришла в отделение полиции, чтобы подать заявление в суд. Ответчик, полицейский Рон Стори, дежуривший в тот день в участке, сказал Анжелин, что ему необходимо ее сфотографировать. Он проводил Анжелин в комнату, закрыл дверь, приказал раздеться и принимать разные позы, скажем так, довольно раскованные, в которых ее и фотографировал. Сама потерпевшая возражала, говоря, что синяки все равно не будут видны на фотографиях. (По закону никаких фотографий делать не требовалось.)
Позже Стори сообщил истцу, что он никому не показывал ее фотографии и уже уничтожил их. На самом же деле он их распространял среди своих сослуживцев, и некоторые из них печатали себе дополнительные фотографии с негативов, также распространяя их среди своих друзей. Анжелин Иорк подала в суд на полицейских и выиграла дело: ее юридические права были явно нарушены.
Но как быть с аморальным поведением полицейских? Утилитаризм говорит, что действия оправданы, если они приносят больше счастья, чем несчастья. В данном случае мы должны сопоставить неприятные переживания Анжелин Иорк и удовольствие, полученное Стори и его дружками. Вполне возможно, что их действия повлекли больше счастья, чем несчастья и, значит, с точки зрения утилитаризма оправданы.
Но, как нам кажется, это извращенный подход к делу. При чем тут вообще удовольствие Стори и его сослуживцев? Почему оно вообще должно приниматься во внимание. Полицейские не имели права так обращаться с Анжелин.
Чтобы сделать этот вопрос еще более ясным, предположим, что дело было по-другому. Предположим, что Стори подглядывал за Анжелин через окно ее спальни, а затем сделал фотографии ее в раздетом виде. Допустим, что никто этого не заметил, а он сам никому не показывал фотографии, используя их только для собственного развлечения. Таким образом, единственным результатом его действий было бы увеличение количества его собственного счастья. Как утилитаризм может отрицать, что его действия были правильными?
Сейчас в ванных комнатах некоторых ни о чем не подозревающих людей установлены скрытые камеры, и этих людей в обнаженном виде любой может видеть в Интернете. Можно ли считать, что этим людям не нанесено никакого ущерба? Нет, ибо люди имеют права, с которыми нельзя бесцеремонно обращаться только потому, что кто-то ожидает получить вследствие этого хорошие результаты.
В случаях, приведенных выше, было нарушено право людей на частную жизнь. Но можно представить себе случаи, когда на карту поставлены другие права - право на свободу слова, свободу совести или даже право на жизнь. Может случиться так, что время от времени хорошие цели будут требовать игнорирования этих прав. Но мы не считаем, что наши права должны быть с легкостью отбрасываемы.
Понятие индивидуальных прав - это не утилитарное понятие. Наоборот, идея права-это идея «защитной сферы» вокруг человека, которая контролирует то, как с человеком можно обращаться, независимо от гипотетических результатов. Может быть, возможны очень хорошие результаты, если человека подвергнуть пытке. Но сущность прав человека как раз в том, что, несмотря на это, человек имеет право не подвергаться пытке.
Соображения, обращенные в прошлое. Допустим, вы обещали кому-то, что встретитесь с ним в центре города вечером. Но вам не хочется делать этого -- вам нужно сделать кое-какие свои дела, и вы бы лучше остались дома. Что делать? Допустим, вы полагаете, что польза от завершения своих дел несколько перевешивает неудобство, причиненное вашему другу. Согласно стандартам утилитаризма, вы можете сделать вывод, что правильно остаться дома.
Но это рассуждение не учитывает тот факт, что данное обещание налагает на вас обязательство, которое вы не можете так просто игнорировать. (Конечно, если последствия «верности обещанию» тяжелы; допустим, у вашей матери случится сердечный приступ, вы имеете право нарушить обещание.)
Но небольшое увеличение полезности не может быть основанием для того, чтобы не соблюдать обязательство, которое наложено на вас тем фактом, что вы дали обещание. Поэтому утилитаризм, который придает значение только последствиям, ошибочен.
Почему утилитаризм уязвим для критики такого рода? Потому что он обращен в будущее. Заботясь только о результатах, он сосредоточивает все внимание на том, что будет в результате наших действий. Однако мы обычно думаем, что соображения относительно прошлого тоже имеют значение. То, что вы обещали другу встретиться с ним, - факт уже свершившийся (дело прошлого). А утилитаризм не придает значение прошлому. Можно привести еще много аналогичных примеров.
Если человек не совершил преступление, это является основанием для того, чтобы его не наказывать. Если кто-то сделал вам добро, это может быть причиной для того, чтобы и вы оказали ему услугу. Но утилитаризм лишает прошлое всякого значения, и не позволяет ему влиять на выбор наших действий. В этом большая ошибка утилитаризма.
Реагируя на критику, сторонники утилитаризма предложили модифицировать эту теорию в «утилитаризм правил» (rule-utilitarianism). Напомню, что первоначальную теорию, называют «утилитаризмом действий» (act-utilitarianism).
Классический утилитаризм, «утилитаризм действий», предполагает, что каждое индивидуальное действие должно оцениваться по его вероятным последствиям. Если вам хочется солгать, можно это сделать или нет определяется по возможным последствиям лжи. Именно в этом проблема теории, говорят некоторые ее защитники. Хотя мы знаем, что в целом ложь - зло, очевидно, что в некоторых отдельных случаях она может иметь последствия хорошие.
Таким образом, утилитаризм правил не предполагает, что индивидуальные поступки будут оцениваться по «принципу полезности». Вместо этого, нужно установить правила, исходя из данного принципа, и индивидуальные действия считать правильными или неправильными уже в соответствии с этими правилами.
«Утилитаризм правил», как нам кажется, справляется со всеми антиутилитарными аргументами. «Утилитаризм действий» предполагает, что надо лжесвидетельствовать против невиновного человека тогда, когда последствия лжесвидетельства будут хорошими. Сторонник «утилитаризма правил» не станет рассуждать подобным образом. Он спросит себя: «Какие общие правила поведения принесут наибольшее счастье?» Представим себе два общества, в одном из них люди строго соблюдают правило «не лжесвидетельствуй против невиновного», а в другом - нет. В каком обществе люди будут жить лучше? Ясно, что в первом.
Если мы будем знать, что живем в обществе, в котором невиновных людей бросают в тюрьму, мы не будем чувствовать себя в безопасности, и это значительно уменьшит уровень нашего счастья. Откуда я могу знать, что следующим козлом отпущения не буду именно я? Поэтому мы должны принять правило о том, что люди имеют право не подвергаться наказаниям, если они невиновны.
Аналогичным образом можно доказать необходимость установить правила против нарушения прав человека, нарушения обещаний и т. д. Мы должны принять эти правила, потому что следование им делает жизнь лучше, способствует благосостоянию граждан. После того, как мы примем такие правила, нам уже не придется вспоминать про «принцип полезности», принимая то или иное решение.
Как может показаться, «утилитаризм правил» не противоречит здравому смыслу, справедливости, правам личности и т. д. Он также значительно лучше соответствует нашим моральным нормам.
Действительно, лучше жить в обществе, в котором соблюдают обещания, уважают права людей и т. д., чем в обществе, где в каждом конкретном случае люди руководствуются соображением полезности.
Тем не менее у нас нет никакой гарантии, что правила, обеспечивающие максимальную полезность, будут всегда совпадать с требованиями справедливости, никогда не позволят приносить в жертву полезности интересы меньшинств и т. д. Неоправданно думать, что такие совпадения произойдут автоматически. Так, тюремное заключение невиновных вызовет чувство отсутствия безопасности у людей только в том случае, если они поймут, что происходит. Но если они никогда не узнают правды, то и не будут ни о чем беспокоиться. Уровень счастья не уменьшится. Получается, что заключать в тюрьму невиновных оправдано с точки зрения «утилитаризма правил» (правда никогда не выйдет наружу).
В любом случае, «утилитаризм правил» тоже не выход. Даже если он и дает правильные ответы, то приходит он к ним ложным путем. Согласно «утилитаризму правил», нельзя лжесвидетельствовать против невиновного, потому что в обществе, где начнут допускаться лжесвидетельства, жизнь людей станет хуже (каждый будет чувствовать незащищенность, страх перед клеветой). Нельзя не заплатить человеку, который сделал для вас какую-то работу (если вы заранее обещали ему, что заплатите), потому что у людей будет потеряна вера в обещания.
Но эти аргументы абсурдны! Не платить человеку, который имеет право на деньги, нельзя потому, что он заслуживает оплаты, каковы бы не были последствия для общества в целом в долгосрочной перспективе.
Возможно, что заключение в тюрьму невиновных в долгосрочной перспективе не приведет к увеличению счастья Но при чем здесь вообще полнота счастья? Невиновные должны не подвергаться заключению просто потому, что они невиновны, к каким бы последствиям это не приводило. Соблюдение обещаний и прав человека - это вообще не средства для увеличения полезности.
Итак, хотя утилитаристское обоснование долга подчиняться закону выглядит сильным, сам утилитаризм оказывается весьма сомнительной теорией.
Из книги Философ на краю Вселенной. НФ–философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно–фантастических фильмах автора Роулендс Марк61. Утилитаризм Теория нравственности, наиболее яркими представителями которой были английские философы XVIII и XIX веков Иеремия Бентам и Джон Стюарт Милль. Счастье - это неотъемлемое благо всех людей, и потому нравственно оправданными будут те поступки, которые приносят
Из книги История философии автора Скирбекк ГуннарГлава 17. Либерализм и утилитаризм
Из книги Теория справедливости автора Ролз Джон5. КЛАССИЧЕСКИЙ УТИЛИТАРИЗМ Существует много форм утилитаризма; теорию эту продолжают развивать и сейчас. Я не предлагаю здесь полный обзор этих форм, а тем более тонкостей, которые можно обнаружить в современных дискуссиях. Моя цель заключается в разработке теории
Из книги Культура и этика автора Швейцер Альберт30. КЛАССИЧЕСКИЙ УТИЛИТАРИЗМ, БЕСПРИСТРАСТНОСТЬ И БЛАГОЖЕЛАТЕЛЬНОСТЬ Я хочу сравнить классический утилитаризм с двумя принципами справедливости. Как мы видели, стороны в исходном положении должны были бы отвергнуть классический принцип в пользу принципа,
Из книги Философия как духовное делание (сборник) автора Ильин Иван АлександровичXIV. ПОЗДНИЙ УТИЛИТАРИЗМ. БИОЛОГИЧЕСКАЯ И СОЦИОЛОГИЧЕСКАЯ ЭТИКА Философская мысль Европы не смогла понять во всей глубине тот факт, что спекулятивная философия также не способна обосновать с помощью натурфилософии оптимистически-этическое мировоззрение. Когда речь идет
Из книги Философский словарь автора Конт-Спонвиль Андре[Лекция 7], часы 13, 14 Добро как предмет воли. Аберрация воли: гедонизм, эвдемонизм, утилитаризм Итоги добытого1) Прежде чем идти дальше, посмотрим, что? именно мы добыли до сих пор.Добро не есть ни вещь, ни смысл.Добро есть душевное состояние и ценность. Именно ценное душевное
Из книги Философия права [Курс лекций] автора Моисеев Сергей ВадимовичУтилитаризм (Utilitarisme) Всякое учение, основывающее свои оценочные суждения на понятии пользы. Значит, утилитаризм – то же самое, что эгоизм? Нет, не значит. Большинство утилитаристов (в частности, Бентам (235) и Джон Стюарт Милль (236)) определяют пользу как то, что способствует
Из книги автораУтилитаризм Неспособность теории общественного договора обосновать легитимность государства и долг повиноваться законам заставляет обратиться к другим теориям обоснования этого долга, в том числе и к теории утилитаризма. Основоположниками утилитаризма стали Джереми
УТИЛИТАРИЗМ.
Утилитаризм является привычным термином, но его популярное употребление может приводить в смущение и вводить в заблуждение. Говорят; например, это теория о том, что "цель оправдывает средства", и что "мы должны содействовать наибольшему благу наибольшего числа людей". Так как utility может иметь значение "полезности", теорию могут иногда характеризовать в том смысле, что "морально правильное есть то, что наиболее полезно". В некоторых отношениях, каждая из этих популярных характеристик является правильной, но утилитаризм является значительно более сложным и благородным, чем это внушают такие расхожие толкования. Последнее обстоятельство поможет нам понять, почему многие проблемы биомедицинской этики рассматриваются и решаются сегодня с позиций утилитаризма в различных его разновидностях.
Этическая теория, известная как утилитаризм, получила свою имеющую наиболее решающее влияние формулировку в XIX столетии благодаря британским философам Джереми Бентаму (1748-1832) и Джону Стюарту Миллю (1806-1873). Бентам и Милль не выработали идентичных теорий, но обе их версии пришли к тому, что характеризуют как "классический утилитаризм". Тщательные последующие разработки и модификации утилитаризма неизбежно основываются на формулировках Бентама и Милля, так что их теории заслуживают внимательного изучения.
Утилитаризм - этическая теория, утверждающая, что правильный поступок тот, который вызывает наибольшее возможное благо. Согласно Джону Ролзу, в этике имеется две основные концепции - это концепция правильности и концепция блага. Концепция морально ценного человека выводится из них. Структура этической теории, по большей части, зависит от того, как в теории определяются и увязываются эти два понятия. Для утилитаризма, как телеологической теории, благо определяется независимо от правильности, и тогда правильность определяется как то, что максимизирует благо. В противоположность этому приоритет правильности является центральной особенностью этики Канта (как деонтологической теории). Итак, в утилитаризме благо определяется независимо от правильности. Это означает, что эта теория рассматривает наши обдуманные суждения по поводу того, какие вещи представляют благо (наши оценочные суждения); в качестве отдельного класса суждений, интуитивно отмеченных здравым смыслом, и далее выдвигает гипотезу, что правильность - это максимизация уже известного блага.
В соответствии с этим; "утилитаристские теории можно различать, во-первых, по тому, что они считают благом (теории ценностей) и, во-вторых, по их определённым стратегиям максимизации блага". Но все версии утилитаризма имеют общую характерную черту обуславливать, в конечном счете, моральную правильность всецело с точки зрения последствий действия, не обращая внимания на то, каково действие само по себе (например, ложь) или каковы характер или намерение субъекта действия.
В рамках утилитаризма наиболее известными являются три теории ценностей,
(1)Гедонизм, отстаиваемый классиками утилитаризма Бентамом и Миллем, есть взгляд, в соответствии с которым благом является удовольствие (и отсутствие страдания), или счастье. Эта теория принимает во внимание удовольствия всех типов, включая утончённые удовольствия, подобно тем, что сопровождают чтение великой литературы, осуществление благотворительных поступков и дружбу.
(2) Альтернативный взгляд, плюрализм, считает, что благо состоит из нескольких видов по природе ценных вещей, хотя различные теоретики имеют разные списки. Среди часто включаемых классов ценных вещей присутствуют дружба, красота, знание, любовь и, как предлагают в медицине, здоровье.
(3) Другой альтернативой является утилитаризм предпочтения, который просто требует одного: максимизировать удовлетворение актуалъных предпочтений или желаний индивидуальных лиц, какими бы они ни были. Этот взгляд иногда играет роль в анализе политики здравоохранения или в суждениях о справедливом распределении ресурсов.
Существует два основных подхода к максимизации блага.
(1) Утилитаризм действия применяет идею максимизации блага к индивидуальным действиям в индивидуальных обстоятельствах.
(2) Утилитаризм правила полагает, что мы должны применять идею максимизации блага к общим практикам, а не к индивидуальным действиям.
Рассмотрим перечисленные выше подходы подробнее.
3. 1.1, Принцип полезности.
Основанием утилитаризма является единственный и очевидно простой принцип. Милль называет его, "принципом полезности" и формулирует следующим образом: "Поступки являются правильными соответственно, когда они имеют тендетщию содействовать счастью, неправильными, когда они имеют тенденцию приносить противоположное счастью". Под словом "счастье" он подразумевает удовольствие и отсутствие страдания; под словом "несчастье" - страдание и лишение удовольствия. Милль утверждает, что "только удовольствие и отсутствие страдания желательны сами по себе, как цель, а что всё прочее желательное... желательно или потому, что заключает в себе удовольствие, или потому, что составляет средство для получения удовольствия и устранения страдания".
Этот принцип сосредоточивает внимание скорее на последствиях действий, чем на некоторой особенности самих действий. "Полезность" поступка определяется величиной приносимого им счастья. Таким образом, не действие само по себе является правильным или неправильным. Не является действие правильным или неправильным благодаря надеждам, намерениям или прошлым поступкам действующего лица. Единственно одни последствия обладают значимостью.
Нет нужды мыслить принцип как применимый именно к тому действию, которое мы рассматриваем. Он дает основу для разновидности анализа затрат и результатов, чтобы применять его в ситуациях, в которых взятые отдельно возможны различные направления действия. Применяя данный принцип, мы обязаны принять во внимание возможные результаты каждого действия. Затем мы должны выбрать действие, которое приносит наибольшее благо (счастье) наименьшей ценой (несчастье). Действие, которое мы берём, может приносить некоторое несчастье, но существует положительный баланс счастья над несчастьем, который данный принцип требует добиваться.
Предположим, например, что некая женщина в крупной больнице находится при смерти: она пребывает в коме, электроэнцефалограмма показывает лишь минимальную мозговую деятельность, для сохранения её дыхания требуется аппарат искусственного дыхания. Другой пациент только что был доставлен в больницу с места автомобильной катастрофы. Его почки сильно повреждены и он нуждается в экстренном трансплантате. Имеется хороший подбор по тканевой совместимости с почками женщины. Правильно ли ускорить её смерть удалением почки?
С точки зрения принципа полезности, вероятно, удаление будет оправданным. Женщина фактически мертва, тогда как мужчина имеет хороший шанс выжить. Правда, хирургическая операция угрожает жизни женщины даже больше. Она может, на самом деле, убить ее. Но взвесив все обстоятельства, трансплантация почки кажется даст, вероятно, больше счастья, чем несчастья. Действительно, это представляется лучшим, чем альтернатива ничего не делать. Так как в таком случае оба пациента, вероятно, должны умереть.
Принцип полезности называют также "принципом наибольшего счастья" Бентама и Милля. Резон для такого наименования становится понятным, когда принцип формулируют следующим образом: "те действия являются правильными, которые приносят наибольшее счастье наибольшему числу людей". Эта вторая формулировка делает явным, что, решая как поступать, необходимо принимать во внимание не только моё счастье или счастье отдельного человека, или группы. Согласно утилитаризму, каждый человек должен приниматься в расчет ровно настолько, насколько любой другой человек. То есть, когда мы рассчитываем как нам следует поступить, интерес каждого должен учитываться. Правильное действие тогда будет действием, которое даёт наибольшее счастье для наибольшего числа людей.
Милль, в частности, беспокоился, чтобы утилитаризм не истолковывался как не больше, чем софистическое оправдание для грубого эгоизма. Он подчёркивает, что, принимая моральное решение, мы должны посмотреть на ситуацию беспристрастно. Мы должны, говорит он, быть "благожелательным наблюдателем" и затем действовать таким образом, чтобы вызывать наилучшие результаты для всех заинтересованных лиц.
Ключевое понятие в обеих формулировках - понятие "счастье". Бентам буквально отождествляет счастье с удовольствием, удовольствием любого вида. Цель этики, следовательно, увеличивать общую сумму удовольствия в мире в наиболее возможном объеме. Чтобы облегчить это, Бентам рекомендует использование "исчисления удовольствия и страдания", в котором характеристики удовольствия, такие как интенсивность, продолжительность и количество страдающих людей, измеряются и устанавливаются числовые значения. Для того чтобы определить, какое из нескольких возможных действий является правильным, нам требуется только определить, какое действие получит наивысший численный счёт.
Милль также отождествляет счастье с удовольствием, но он отличается от Бентама в большей степени. В отличие от Бентама, он настаивает, что некоторые удовольствия "выше", чем другие. Так, интеллектуальные удовольствия будут выше, говорит он, чисто чувственных удовольствий. Эта разница в понятии удовольствия может стать важной в медицинском контексте.
И Милль и Бентам рассматривают счастье как внутреннее благо. То есть, счастье является чем-то добрым само по себе, или как таковое. Действия, по контрасту, являются добром лишь в той мере, в какой они имеют тенденцию содействовать счастью. Они, следовательно, являются добрыми только опосредованно. Такой взгляд, в соответствии с которым единственным внутренним благом является удовольствие (и отсутствие страдания), или счастье, получил наименование гедонизма.
Поскольку утилитаризм определяет моральную правильность действий в терминах их тенденции содействовать наибольшему счастью для наибольшего числа людей, его считают телеологической этической теорией. (Термин "телеологический" происходит от греческого слова " telos " которое имеет значение "конец, завершение", или "конечная цель"). Телеологическая этическая теория оценивает моральную правильность действия в терминах внешней цели, или результата, успеха - "общего счастья", или полезности для утилитаризма. Тем не менее, утилитаризм является также консеквенциалистской теорией, так как лишь результаты, или последствия действий, являются релевантными соображениями, определяюгцими их моральную правильность. Однако не все телеологические теории являются консеквенциалистскими.
Многие утилитаристы согласны, что, в конечном счете, мы должны отдавать предпочтение производству нейтральных по отношению к агенту действия, или внутренних, ценностей таких ценностей, которые не варьируются от человека к человеку. Например, ни подвергаться, ни делать аборт не является внутренне хорошим. Тем не менее, многие люди будут оправдывать аборт как внешне хороший в некоторых обстоятельствах; например, в качестве средства в целях предохранения жизни и здоровья беременной женщины, которые являются внутренними благами. Среди утилитаристских теорий внутренней ценности проводят главное различие между гедонистскими (их мы обсуждали выше) и плюралистскими утилитаристами.
Некоторые современные формулировки утилитаризма отвергли идею, что счастье, безразлично как его определяют, есть единственное внутреннее благо, которому действия должны содействовать. Критики классического взгляда привели доводы, что перечень вещей, которые мы признаём как ценные сами по себе, следует расширить, включив такие вещи, как знание, красоту, любовь, дружбу, свободу и здоровье. В соответствии с этим плюралистским взглядом, применяя принцип полезности, мы должны учитывать полный ряд благ, которым действие, вероятно, должно содействовать. Таким образом, правильное действие - это действие, от которого можно ожидать содействия наибольшей сумме внутренних благ.
3.1.2. Утилитаризм действия и правила.
Все утилитаристы принимают принцип полезности в качестве стандарта определения правильности действий. Однако они подразделяются на две группы по вопросу применения данного принципа (в частности, применения идеи максимизации блага).
Утилитаризм действия считает, что данный принцип следует применять к индивидуальным действиям в индивидуальных обстоятельствах.
Утилитаризм правила настаивает на том, что данный принцип следует использовать для тестирования правил, которые можно, в свою очередь, использовать для того, чтобы решать вопрос о правильности индивидуальных действий.
Утилитарист правила оправдывает индивидуальные суждения относительно действий, апеллируя к правилам, таким, как "не кради", "не лги" и т. п., которые по очереди оправдываются принципом полезности. Утилитарист действия просто перескакивает уровень правил и оправдывает действия, апеллируя прямо к принципу полезности. Обсудим каждый из этих подходов и посмотрим, как они работают на практике.
b ) Утилитаризм правила.
Основной принцип утилитаризма правила можно сформулировать следующим образом: «Моральный субъект должен поступать в соответствии с правилом, которое, если бы оно повсеместно соблюдалось, производило бы наибольший баланс добра над злом, приняв всех во внимание». Основной принцип утилитаризма правила можно сформулировать и по-другому. Утилитаризм правила придерживается того взгляда, что «некое действие является в моральном отношении правильным, если оно подчиняется некому правилу поведения, которое оправдано принципом полезности как правило, которое даст по меньшей мере столько же пользы, сколько любое другое правила, применимое к этой ситуации».
Если требование производить наибольший баланс добра над злом, принимая во внимание всех заинтересованных лиц, объясняют принципом полезности, тогда принцип полезности является основным этическим принципом как в утилитаризме действия, так и в утилитаризме правила. Однако определение правильного в моральном отношении действия в системе утилитаризма действия является вопросом оценки альтернативных действий непосредственно по стандарту полезности, тогда как в системе утилитаризма правила установление правильного в моральном отношении действия содержит опосредованное обращение к принципу полезности. В духе утилитаризма правила, моральный кодекс устанавливается, в первую очередь, ссылкой на принцип полезности. То есть список обоснованных моральных правил устанавливается определением, какие правила (когда они противопоставлены возможным альтернативам) производили бы наибольший баланс добра над злом, если бы они повсеместно соблюдались, В утилитаризме правила, таким образом, индивидуальные действия являются в моральном отношении правильными, если они находятся в согласии с этими правилами.
Для большей ясности, обратимся к нашему более раннему примеру:
Предположим, что некий младенец родился с серьёзными повреждениями. Этот младенец имеет врожденный расщеплённый позвоночник, серьёзное церебральное нарушение и дисфункциональные почки. Что следует делать?
Некое правило, как "Сильно церебрально-поврежденным новорожденным с множественными повреждениями предоставляйте только ординарную помощь", если оно обосновано, должно позволять нам определять линию поведения, чтобы следовать ей в ситуациях, подобным ситуации из нашего примера. Утилитарист правила занимается оценкой полезности не индивидуальных действий, а отдельных правил. Тогда, на практике мы не должны проходить через предполагаемые калькуляции, определяя в каждом случае, будет ли увеличивать пользу отдельное действие. Всё, что мы должны установить, так это то, что следование определённому правилу будет, в общем, приводить к ситуации, в которой максимизируется полезность. Как только правила обосновываются, на них можно полагаться, определяя, является ли индивидуальный поступок в моральном отношении правильным.
За утилитаризмом правила остаётся основная идея, что наличие набора правил, которые всегда соблюдаются, принесёт наибольшую социальную пользу. Принуждение к тому, чтобы все соблюдали одинаковые правила в каждом случае того же самого рода, даст больше пользы, в конечном счете, всем. Утилитарист действия может согласиться с тем, что наличие правил принесёт больше социальной пользы, чем отсутствие таковых. Но утилитарист действия настаивает на том, чтобы правила рассматривались как не более чем общие руководства к действию, как "эмпирические правила". Для него, таким образом, нарушение правила вполне легитимируется в том случае, если поступающий так будет максимизировать пользу. Утилитарист правила, в противоположность, считает, что правила вообще должны соблюдаться; хотя бы их соблюдение могло бы давать в отдельном случае меньше конечной пользы (больше несчастья, чем счастья).
Как быть, если (обратимся ещё к одному раннее рассмотренному нами примеру),
предположим, хирург обещает пациенту, что только он будет делать операцию, затем разрешает хорошо подготовленному врачу-стажёру выполнить часть этой операции. Допустим, всё идёт хорошо и пациент никогда не откроет, что обещание не было выполнено. Результат для пациента будет тем же самым, как если бы хирург выполнил своё обещание.
Утилитарист правила может одобрить правила, подобные правилу "Выполняйте ваши обещания". Так, в противоположность утилитаристу действия утилитарист правила может объяснять общий смысл такого правила тем, что, давая обещания, мы связываем себя обязательством, от которого не можем отказаться ради возрастающей полезности. Если "Выполняйте ваши обещания" принимаются в качестве правила, тогда хирург, который не позаботился выполнить всю операцию самостоятельно, в то время как он обещал своему пациенту, что он поступит таким образом, не сделалтого, что следовало бы сделать, даже если пациент никогда не узнает правду.
Утилитаристы правила признают, что могут возникать обстоятельства, в которых будет гибельно соблюдать общее правило, даже когда верно, что вообще наибольшее счастье следует из соблюдения правила всё время. Ясно, мы не обязаны выполнить обещание встретиться с кем-то за обедом, когда мы должны сделать выбор между тем, чтобы выполнить обещание или быстро доставить жертву сердечного приступа в больницу. Вполне согласуется с теорией так формулировать правила, чтобы оно включало соответствующие пункты, освобождающие от обязательств. Например, "Выполняйте ваши обещания, если их нарушение не требуется для спасения жизни" и "Выполняйте ваши обещания, если их выполнение не приведёт к гибельному результату, непредвиденному в то время, когда вы это обещание давали" - правила, которые утилитарист правила мог бы рассматривать как более вероятно приводящие к большей пользе, чем правило "Всегда выполняйте ваши обещания, неважно какие могут быть последствия". Какое правило утилитарист правила не может одобрить, так это правило, подобное правилу "Выполняйте ваши обещания, за исключением обстоятельств, когда нарушение обещания даст больше пользы". Так как последнее, в сущности, превратит утилитариста правила в утилитариста действия.
Утилитаристы правила, конечно, берут обязательство подтверждать не только общие правила. Вполне совместимо с этим взглядом предлагать сугубо специальные правила и, фактически, нет ограничения как раз в том, каким некое специальное правило может быть. Утилитарист правила мог бы, например, установить правило, подобное правилу «Если младенец родился с врождённым расщеплённым позвоночником, сильным церебральным нарушением и дисфункциональными почками, в этом случае такому младенцу не следует проводить поддерживающую жизнь терапию».
Возможность формулировать большое количество правил и обосновывать их в отдельности, делает эту основную версию утилитаризма правила уязвимой со стороны двух затруднений. Во-первых, некоторые правила должны, вероятно, противоречить, когда они применяются к одному и тому же случаю, а основной утилитаризм правила не предлагает способа решения таких противоречий.
Как должен поступить врач, когда он сталкивается и с правилом, подобным правилу указанному выше, и с другим правилом, которое предписывает ему "Предоставлять поддерживающее жизнь лечение всем, кто нуждается в нём?".
Правила, которые проходят испытание на содействие пользе, в то время как они рассматриваются в отдельности, могут выражать противоречивые требования, когда они применяются одновременно. Другое затруднение основного утилитаризма правила касается обстоятельства, что установление правил, которые охватывают многие различные обстоятельства и ситуации, приводит к такому избытку правил, что делает, фактически, невозможным на практике применять эти правила для принятия моральных решений. Отчасти вследствие таких трудностей, утилитаристы правила стали придерживаться подхода установления полезности набора правил или целого морального кодекса. Они предлагают, чтобы мы принимали во внимание полезность целых кодексов, или систем правил, а не оценивали каждое автономно. Дэвид Юм, шотландский философ восемнадцатого столетия, и Richard Brandt, современный американский философ, являются сторонниками различных версий рассматриваемой позиции, которую можно назвать утилитаризмом кодекса моральных правил. Согласно этому подходу, моральная правильность или неправильность индивидуальных действий определяется ссылкой на моральные правила, которые имеют место в общем кодексе или системе правил. Эта система оценивается как целое на основе всех её последствий, а индивидуальные правила оцениваются как часть всего набора правил. Для иллюстрации этой версии утилитаризма правила снова воспользуемся схемой восходящих уровней оправдания:
Этот подход кодекса как целого имеет преимущества перед утилитаризмом обособленного правила. Мы должны, вероятно, быть более способными максимизировать полезность для всего общества целой системой правил, чем отдельными правилами, которые изолированы от последствий других правил в этой системе. Большинство из нас уже понимает и принимает мораль (а также право) в форме интегрального тела правил, ни одно из которых не находится в изоляции. Такая система, кроме того, может включать правила для разрешения возможных противоречий, но может быть приложено усилие, чтобы сохранить немногочисленные и простые правила с целью минимизировать практическую трудность их применения. Ещё раз, и это для индивидуальных действий или правил, принцип полезности применяют для определения, какой набор правил, из рассматриваемых различных наборов, следовало бы принять.
В этой более усложненной форме утилитаризм правила можно охарактеризовать как теорию, для которой действие является в моральном отношении правильным, когда оно подчиняется системе правил, в отношении которой установили, что она дает, по крайней мере, столько же общей пользы, сколько любая другая система.
Из утилитаристской перспективы только принцип полезности имеет абсолютный статус. Моральное действие само по себе не является абсолютно правильным, а следовательно, правило в этой системе правил может пересматриваться. Приемлемость правила строго зависит от его последствий. Даже правила, направленные против убийства, могут пересматриваться или по существу опровергаться.
Например, мы часто в дальнейшем будем иметь случай говорить о современных дискуссиях в биомедицинской этике о возможности того, чтобы некоторые сильно страдающие пациенты могли или должны умерщвляться, а не "иметь разрешение умереть".
Утилитарист правила приводит доводы, что мы должны поддерживать правила разрешающие такое убийство, если эти правила максимизируют благо; но утилитарист правила убежден также в том, что должны существовать правила и против такого убийства, если эти правила будут максимизировать благо.
Этот утилитаристский подход кажется некоторым отвратительным и жестоким, потому что в теории он будет допускать радикальные изменения в нашей современной системе моральных правил. Но утилитаристов не убеждает это основанное на традиции возражение. Они указывают на причину, почему мы имеем правила-против убийства, которые у нас ныне существуют. Они приводят следующие доводы: в настоящее время мы не допускаем убийства пациентов вследствие вызываемых такими действиями вредных последствий, которые должны прямо или косвенно причиняться пациентам. Но если бы эти вредные последствия вообще не случались, тогда утилитарист не видел бы, в принципе, основания, почему убийство в случае неизлечимой болезни следует запрещать. Этот вывод ясно показывает, что утилитаристы считают свою теорию способной быстро реагировать на потребности в социальной перемене.
Одной из самых влиятельных в этике бизнеса является теория ути литаризма. Основателем теории традиционного утилитаризма считают Иеремию Бентама (1748--1832). В своих трудах Бентам разрабатывал методику поиска объективных критериев измерения ценностей, кото рая должна была обеспечить возможность простого и удовлетворитель ного с экономической точки зрения определения адекватности соци альной политики и общественного законодательства. По его мнению, наиболее эффективными критериями могли служить степень соответ ствия образа действия и существующих законов и степень полезности и вредности деятельности (по данным оценки ее последствий).
Какое-либо действие является правомерным с этической точки зре ния в том, и только в том случае, если суммарный полезный эффект этого действия превышает суммарный полезный эффект любого другого действия, которое могло бы быть совершено вместо действия первого.
Таким образом, принцип утилитаризма предполагает наличие воз можности количественного измерения благ, производимых путем со вершения действий, возможность их суммирования, а также вычисле ния разности между количеством благ и количеством отрицательных результатов, а значит -- и возможность определить, какое из действий даст максимальную чистую прибыль или минимальные абсолютные расходы. Следовательно, на базе данного принципа можно осуществить количественное измерение всех видов прибыли и расходов и, пользу ясь некоей общей численной шкалой, реализовать сложение или вычи тание определенных значений искомых показателей. Например, уро вень степени удовлетворенности рабочих состоянием среды, в которой реализуется трудовой процесс, может быть оценен величиной, равной 500 ед. (позитивным) полезности, тогда как соответствующий отрица тельный эффект (счет из банка, присланный в следующем месяце) будет равен 700 ед. (негативным). Таким образом, общий итог описан ной акции, направленной на улучшение состояния среды, в которой трудятся рабочие, составит 200 ед. (негативных) полезности. Если прин цип утилитаризма гласит, что данное конкретное действие является правомерным, поскольку отличается более высокой полезностью, чем
любой другой соответствующий акт, то это вовсе не значит, что право мерным является такое действие, которое приносит максимум пользы лицу, его совершающему. Более верным является, скорее, следующее утверждение: правомерно такое действие, которое приносит максимум пользы всем тем лицам, которые оказываются в сфере действия ре зультатов акции (в том числе человеку, совершающему данную акцию). Принцип утилитаризма нельзя толковать и в том смысле, что он пред полагает необходимость преобладания положительного эффекта над отрицательным (прибыли над расходами). Правильно считать, что, со гласно этому принципу, в конечном счете правомерной является такая акция, которая дает наибольшую чистую прибыль по сравнению с дру гими вариантами. Наконец, ошибкой было бы думать, что принцип утилитаризма предполагает необходимость учета только непосредствен ных и мгновенных результатов наших действий. Напротив, при анализе всех возможных вариантов действий следует как учитывать текущие положительные и негативные эффекты в виде расходов и прибыли, так и прогнозировать их последствия, в том числе любые косвенные ре зультаты.
Теория утилитаризма привлекательна во многих отношениях. Ее по ложения согласуются с критериями, которые используются для интуи тивной оценки моральности поведения. Так, в случае, когда человек пытается объяснить, почему он морально обязан совершить ту или иную акцию, он часто руководствуется соображениями о пользе или вреде, которые его действия могут принести другим людям. Соображения мора ли требуют учета интересов всех окружающих наравне с собственными интересами. Такое поведение полностью вписывается в теорию утилита ризма, поскольку положения последней содержат требование необхо димости определять результат действия в отношении всех лиц, участву ющих в акции, и требование выбирать такой вариант образа действий, который обеспечивает максимальный полезный эффект для каждого независимо от того, получает ли он прибыль непосредственно.
Используя принципы утилитаризма, можно объяснить, почему не которые виды деяний считаются аморальными (ложь, супружеская из мена, убийство), а другие, напротив, -- морально оправданными (прав дивые высказывания, верность, соблюдение обязательств). Сторонник теории утилитаризма может доказать, что лгать нехорошо потому, что ложь приведет к убыли общественного благосостояния. Когда люди лгут друг другу, они в меньшей мере способны доверять и сотрудничать. А чем меньше интенсивность доверия и сотрудничества, тем ниже об щее благосостояние. Правдивость в общении -- позитивный фактор, ибо укрепляет доверие и усиливает сотрудничество, тем самым спо собствуя укреплению благосостояния. В целом можно утверждать, что
лучшее правило -- говорить правду и воздерживаться от лжи. Сторон ники традиционного утилитаризма, тем не менее, отрицают тот факт, что действие может оказаться безусловно некорректным. Так, они не согласились бы с тем, что нечестность или воровство всегда безусловно плохи. Если в определенной ситуации нечестное деяние приведет к более благоприятным последствиям, чем какая-либо иная акция, которая мо жет быть совершена этим же лицом в этой же ситуации, то тогда, согласно теории традиционного утилитаризма, нечестный поступок будет морально оправдан (в этом частном случае).
Идеи утилитаризма оказали достаточно сильное влияние на разви тие экономических наук. Многие экономисты еще в XIX в. категориче ски утверждали, что в основе механизмов хозяйственной деятельности лежит естественное стремление человека к максимальному увеличе нию своего благосостояния, а полезность производимых товаров изме ряется той ценой, которую люди желают уплатить за них. Принимая эти и другие упрощения, экономисты получили возможность выяснить известную всем зависимость между спросом и предложением, опреде лив таким образом характер связи между спросом и предложением, между продавцом и покупателем, а также объяснили причины равно весия цен в условиях свободного конкурентного рынка. Более того (и это особенно важно), экономисты сумели также доказать, что развитие системы свободных рынков на основе конкуренции приведет к такому способу эксплуатации ресурсов и утвердит такой механизм варьирова ния цен, что у потребителя появится возможность довести свою обще ственную полезность до максимума (до оптимума, если пользоваться терминологией Парето), причем это произойдет за счет повышения покупательной способности. Таким образом, находясь на позициях те ории утилитаризма, экономисты приходят к выводу о безальтернатив ности системы свободного рынка.
Теория утилитаризма лежит в основе метода анализа расходов и прибыли. Данную методику используют, в частности, для определения эффективности инвестиций (например, в проекты строительства пло тин, фабрик, общественных парков и т. д.) путем оценки разности величин нынешней и будущей прибыли и величин нынешних и бу дущих расходов. Для того чтобы рассчитать искомые показатели, ис пользуют методы дисконтирования цен (в денежном выражении) всех имеющих место и прогнозируемых эффектов, которые связаны с реа лизацией этих проектов, причем указанные эффекты рассматривают в отношении как окружающей среды, так и населения. Осуществить та кие расчеты иногда бывает весьма нелегко, хотя известны разнообраз ные способы определения цены (в денежном выражении) таких, каза лось бы, неосязаемых параметров, как красота леса (например, в ситуации, когда нас интересует, какое число лиц платит деньги за удовольствие лицезрения пейзажа аналогичного, но находящегося в частном владении парка). Если оказывается, что прибыль от какого- либо общественного проекта превышает расходы на этот проект (в де нежном выражении), а также если разность величин прибыли и расхо дов в этом случае выше, чем в альтернативном варианте, то можно сделать вывод о необходимости реализации первого проекта. В рамках данного подхода использование концепции утилитаризма для опреде ления общественной полезности, таким образом, сводится к расчету соотношения между денежными эквивалентами прибыли и расходов.
И наконец, можно отметить, что положения теории утилитаризма хорошо согласуются с представлениями о категории эффективности и, хотя они имеют различный смысл, тем не менее многие используют его для описания возможности производить максимум продуктов при известном количестве ресурсов. Иначе говоря, эффективной принято считать такую операцию, реализация которой позволяет обеспечить требуемый выход продукции при минимуме затрат ресурсов. Именно так принято понимать эффективность и с позиций утилитаризма, по скольку в рамках этой теории правомерным считается такой образ дей ствий, который дает возможность производить максимум прибыли при минимуме расходов. В приведенном выше определении эффективности достаточно слова "требуемый выход продукции" и "затраты ресурсов" заменить словами "прибыль" и "расходы" -- и мы получим основную формулу утилитаризма; таким образом, согласно теории утилитариз ма, корректный образ действий всегда одновременно является наибо лее эффективным.
Р.Г.Апресян, О.В.Артемьева, П.А.Гаджикурбанова, А.В.Прокофьев
Грант 2008-2009
Проект был направлен на подготовку нового издания трактата Дж.Ст.Милля «Утилитаризм» с полным научным аппаратом. Поэтому исследование этического утилитаризма Милля велось в главным образом в направлениях, заданных общефилософским, историко-философским контекстами и структурой данного трактата. Эти направления в самом общем виде можно обозначить следующим образом: а) утилитаризм в истории философии; б) утилитаристская моральная философия, которая включает понятие морали, принцип пользы и его обоснование; в) нормативные и д) прикладные аспекты утилитаризма Милля.
Что же касается подготовки нового издания, то начатая в первый год проекта работа по редактрированию русского перевода «Утилитаризма» издания 1900 г. постепенно трансформировалась в осуществление нового перевода, необходимость которого стала очевидной не только из-за чрезмерного количества вольностей переводчика старого издания, которые неизменно вели к затеменению и искажению смысла миллевских рассуждений, но и допущенных переводчиком множеством пропусков. Работа по переводу была в существенной своей части проделана (60%), но осталась незавершенной.
Утилитаризм в истории философии. Одна из задач исследования состояла в выяснении места классического утилитаризма в истории моральной философии. Для ее решения были проанализированы основные понятия классической утилитаристской моральной доктрины, представленной И.Бентамом и Дж.С.Миллем; обозначены точки соприкосновения и линии различия утилитаризма Милля и античного эвдемонизма.
Классический утилитаризм является разновидностью гедонистического эвдемонизма и продолжает традицию моральной философии, идущей от Аристотеля и Эпикура, в которой мораль выводится из высшей цели человеческой деятельности, отождествляемой со счастьем и удовольствием. При всем различии данных учений между ними можно обнаружить не только наличие типологического сходства, но и следы прямого влияния.
Родство эпикурейства с утилитаризмом было отмечено самим Миллем - он прямо называет Эпикура «утилитарианским писателем» и ставит его в один ряд с Бентамом. Разрабатывая одну из фундаментальных проблем утилитаристской этики - проблему различения количественных и качественных параметров принципа удовольствия и оснований предпочтения высших удовольствий низшим, Милль настаивает на том, что интеллектуальные и моральные удовольствия в большей мере способствуют нашему счастью, чем сами по себе физические наслаждения. Ссылаясь на опыт такого рода различений в эпикурейской моральной доктрине, Милль добавляет, что превосходство разумных наслаждений над телесными состоит не только в простом наборе таких «косвенных признаков», как их длительность, надежность и др., о чем говорили эпикурейцы и Бентам. С точки зрения Милля более высокие удовольствия обладают еще и неким «внутренним достоинством» - качественными характеристиками, позволяющими предпочесть их низшим удовольствиям. При этом стоит отметить, что проблематика различения качественных и количественных градаций удовольствий не является изобретением утилитаризма - своеобразная форма эпикурейского истолкования этого вопроса представлена в трактате Цицерона «О пределах добра и зла» I 11,38; II 3,10. Речь идет о различении разного рода удовольствий не по интенсивности их проявления, а по их вариативности.
В родословную утилитаризма по некоторым основаниям может быть включена и моральная концепция Аристотеля. В этическом учении Аристотеля целью моральной деятельности, ее вершиной и высшим проявлением является достижение счастья (eudaimonia). Многие характеристики нравственного бытия, данные Аристотелем, предвосхищают миллевские: моральное благо человека и его счастье совпадают - человеческое благо представляет собой деятельность души сообразно добродетели, счастье также состоит в деятельности согласно добродетели; такого рода деятельность представляет собой цель-в-себе (она избирается ради самой себя). В то же время, в отличие от утилитаристкой этики, в аристотелевской доктрине моральное добро выступает не только как форма человеческой деятельности (активности), но и как характеристика определенного состояния души морального субъекта. Еще одно отличие заключается в том, что моральная философия Аристотеля не говорит о достижении наслаждения (удовольствии) и устранении страдания как о цели моральной активности человека, то есть как о счастье. В перипатетической традиции счастье есть вид деятельности души, соответствующий ее природному назначению (ее добродетели в античном смысле слова - arete). Оно может только сопровождаться соответствующими удовольствиями, хотя последние и придают ему полноту и совершенство.
Важнейшим мотивом утилитаристской этики, отличающим ее от эвдемонистических концепций Аристотеля и Эпикура, является социальная значимость предлагаемых ею моральных императивов. Отталкиваясь от психологических и антропологических свойств человеческой природы, от присущего всем людям стремления к удовольствию и счастью, классический утилитаризм формулирует представление о социальном и политическом назначении моральной философии, в которой высшей целью нравственной деятельности выступает не личная польза субъекта моральной жизни (эгоистический интерес), а стремление к общему счастью.
Одним из устойчивых стереотипов в отношении утилитаристской моральной доктрины является тезис о том, что Бентама интересовал исключительно количественный аспект принципа удовольствия, в то время как Милль, в отличие от него, сделал попытку выделить качественные параметры понятия наслаждения. И хотя такое представление об утилитаризме разделяется целым рядом современных исследователей, оно все же кажется чересчур категоричным . Сравнительный анализ решения проблемы соотношения количественных и качественных характеристик удовольствий в концепциях Милля и Бентама показал, что пристальный интерес Милля к качественной стороне наслаждений и более фундаментальная, чем у Бентама, разработка этой моральной проблемы в его доктрине позволила ему синтезировать автономию объективных ценностей человеческой жизни негедонистического характера («духовное совершенство», самоуважение, красота, порядок и истина) с убежденностью в том, что только удовольствие может служить высшей целью человеческой деятельности.
Понятие морали. Во-первых, определяя мораль Милль, вслед за Бентамом, расширил ее пространство до сообщества чувствующих существ. Иными словами, мораль не ограничивается сообществом разумных существ, т.е. человечеством. Хотя этот тезис не получает развития в Миллем по существу, сам факт его выдвижения важен, особенно в перспективе дискуссий последней трети ХХ века вокруг дилеммы антропоцентризма и нонантропоцентризма в экологической этике. Во-вторых, Милль одним из первых, в истории философии, развивая юмовскую морально-философскую лексическую традицию, употребляет термин «мораль» для обозначения всей совокупности моральных явлений. В-третьих, в определении морали Милль (а) исходит из содержательно наполненного понимания ее смысла как целеполагания в отношении наибольшего возможного счастья, которое (б) реализуется благодаря правилам и предписаниям. Милль впервые предложил определение морали как системы правил и предписаний, и это понимание морали надолго закрепилось в новейшей философии.
К этому следует добавить, что нормативной регуляцией миллевская концепция морали не исчерпывалась. Система правил и предписаний связывалась Миллем с конечной (высшей) целью человека. Эта цель отражается в высшем моральном принципе, который также выступает своего рода регулятивом, «направляющим правилом человеческого поведения». Но само такое правило оказывалось возможным, потому что все люди стремятся к удовлетворению своих желаний, и счастье, или польза заключаются в удовольствии - чистом, длительном и непрерывном удовольствии. При этом утилитаризм - это теория, направленная против эгоизма, т.е. против такой точки зрения, согласно которой добро заключается в удо-влетворении человеком личного интереса. Приемлемость или неприемлемость в каждом конкретном случае получаемого удовольствия или выгоды определяется тем, содействуют ли они достижению высшей цели, т.е. общему счастью. На этом же основываются определения (оцен-ки) явлений и событий как хороших или дурных.
Милль придает большое значение общему принципу в морали, поскольку в ней, как в любых практических делах и в отличие от точных наук, господствует дедуктивный метод и частные положения выводятся из общих: оценки «хорошо» - «дурно» вытекают из знания добра и зла, а не наоборот. В задачу моральной философии входит прояснение и совершенствование моральных правил и убеждений.
Милль обоснованно полагал, что люди в конкретных ситуациях редко руководствуются главным нравственным принципом в своих действиях. Так же и в обосновании своих действий или при оценке других невозможно перескочить от частных ситуаций к верховному принципу. Главный моральный принцип конкретизируется в менее общих принципах второго уровня, или второстепенных принципах. И если брать моральные обязанности человека, то каждая из них соотнесена с второстепенными принципами. Таковы, например, принцип справедливости, правила «не вреди», «проти-водействуй несчастью», «соблюдай интересы ближних»; сюда же, по-ви-димому, Милль относит заповеди Декалога. Эти принципы не менее значимы для морали, чем основной принцип, а степень их обязательности ничуть не менее чем у основного принципа. Милль специально подчеркивает, что дело практически никогда не обстоит так, что люди при руководстве своими действиями обращаются прямо к главному принципу. Скорее, главный принцип поддерживает другие принципы, и они уже, в свою очередь, направляют поступки человека.
Сама эта двусоставная модель регуляции поведения восходит к учению Ф.Бэкона о разного уровня принципах мышления, на что Милль сам указывал в очерке об «Истории моральной науки» Р.Блэйки. В более позднем очерке об утилитаризме Бентама, как и в «Утилитаризме» Милль уточнял, что на практике люди обходятся второстепенными принципами и нередко даже понятия не имеют о существовании главного принципа. Однако в случае конфликта между различными второстепенными принципами возникает необходимость в более общем критерии для принятия решения, и тогда роль общего основания для его разрешения играет главный принцип. В таких случаях важно осознание главного принципа и правильное его понимание. Идея двусоставности морали более чем характерна для Милля. Как отмечает Р.Крисп, наряду с другими темами, такими как основание этики и этическое познание, обоснование утилитаризма, источники человеческого счастья, моральная мотивация и моральные санкции, тема основного и второстепенных принципов обсуждается Миллем во многих работах, начиная с ранних. В этической тематике Милля лишь тема справедливости получает развитие именно в «Утилитаризме»; в предыдущих же работах она фактически не затрагивалась.
Таким образом, структура морали, по Миллю, задается иерархией главного принципа (прин-ципа пользы) и производных, или второстепенных принципов, которыми, человек руководствуется в конкретных поступках.
Принцип пользы и его обоснование. С точки зрения Милля, без осознания и формулирования фундаментального морального принципа, или «верховного принципа нравственности», этика абсолютно бессмысленна, поскольку в отличие от других наук, частные истины в которых могут выявляться без обращения к первому принципу, определение того, что следует делать в конкретном случае без ссылки на фундаментальный моральный принцип, невозможно. Поэтому этика должна начинаться с формулирования этого принципа. А задача морального философа состоит в экспликации и обосновании данного принципа.
Вслед за своим непосредственным идейным предшественником и учителем Джереми Бентамом Милль в качестве фундаментального принципа морали рассматривает принцип пользы, или принцип наибольшего счастья наибольшего количества людей. Принцип пользы в утилитаризме не просто выражает смысл данной этической концепции, но и выступает в качестве нормативного принципа, на основании которого оцениваются поступки.
Несмотря на довольно сложные отношения с самим Бентамом и с его концепцией в разные периоды жизни, Милль никогда не сомневался в той ключевой мысли Бентама, что принцип пользы является «фундаментальной аксиомой» в моральной теории. Так же, как и Бентам, Милль определяет пользу, или счастье (для обоих эти понятия практически тождественны) через удовольствие и отсутствие страдания и отождествляет пользу, удовольствие и счастье. Существенное отличие позиций Бентама и Милля состояло в том, что для Милля чрезвычайно значимым было не столько количественное, сколько и качественное различение удовольствий. Критерий выбора между удовольствиями задает компетентный судья - человек, обладающий благородным характером, чувством собственного достоинства и имеющий способность к переживанию, как низменных, так и возвышенных удовольствий и не способный выбрать низкие удовольствия в ущерб возвышенным.
Концепция счастья, лежащая в основании принципа полезности, небезосновательно оценивалась исследователями утилитаризма Милля как внутренне противоречивая. С одной стороны, Милль вполне в духе Бентама настаивает на тождестве счастья и удовольствия. А с другой стороны, вводит множество конкретизаций и уточнений, которые оказываются разрушительными для исходного тезиса. В частности, из рассмотрения чувства достоинства как необходимого условия и одного из существенных компонентов счастья - настолько существенного, что оно может потребовать от человека отказа от низших удовольствий, а иногда и осознанного принятия на себя страданий, и все это не сделает его менее счастливым, - можно сделать вывод о том, что удовольствия составляют лишь часть счастья, и поэтому отождествление счастья и удовольствия некорректно.
Четвертая глава «Утилитаризма» Милля посвящена анализу того способа, посредством которого можно обосновать принцип пользы, и его особенностей.
Сложность обоснования утилитаризма в концепции Милля определялась несколькими обстоятельствами. С одной стороны, признанием необходимости доказательства первого принципа, с другой - эмпирической и индуктивистской установкой в отношении любого рода доказательства, а с третьей - убежденностью Милля в том, что вопросы о конечных целях не подлежат доказательству, если под доказательством понимать последовательный вывод от посылок к заключению. Для обоснования конечного морального принципа Милль считает возможным использовать доказательство в более широком смысле слова. Его можно описать как убеждение разумного человека посредством некоторых рациональных доводов, принимая которые он мог бы принять утилитаризм как достоверную этическую теорию, и как основания для принятия собственных моральных решений в жизненной практике. Разъясняя подход Милля к своеобразию обоснования принципа пользы, Роджер Крисп сравнивает его с тем способом, каким можно убедить находящегося в комнате человека в том, что за окном идет дождь, а именно - просто подвести к окну и дать ему возможность самому убедиться в том, что дождь действительно идет. С точки зрения эмпирика, данный способ убеждения если не тождественен доказательству, то вполне ему эквивалентен.
Для убеждения разумного человека в приемлемости для него принципа пользы Милль апеллирует к способности его желания. Если первые принципы знания - факты, могут быть установлены при непосредственном участии чувств и внутреннего сознания, то в случае первого морального принципа такой способностью является желание. И тогда обоснование принципа пользы должно состоять в демонстрации того, что люди в действительности желают счастья как своего собственного, так и общего и ничто другое предметом желания не является. Непонимание специфики характера обоснования в морали стало основанием для критики позиции Милля со стороны Дж.Э.Мура который воспринял миллевское обоснование принципа пользы именно в качестве доказательства в строгом смысле слова и обвинил Милля в простодушном совершении натуралистической ошибки.
Нормативные аспекты утилитаризма Милля. Концепция справедливости. В пятой главе трактата «Утилитаризм» Милль обращается к одной из ключевых для утилитаристской этики проблем - проблеме объяснения того неоспоримого факта, что в живом нравственном опыте центральное место занимает понятие «справедливость», которое не только отграничивается от общей (общественной) пользы, но и ограничивает возможности суммирования интересов разных людей. Обсуждая эту проблему, утилитарист может занимать следующие позиции. Во-первых, он может отрицать моральную значимость понятия «справедливость». Во-вторых, он может использовать понятие «справедливость» в качестве синонима максимальной суммированной пользы. В-третьих, он может объявить видимое противостояние справедливости и пользы результатом напряжения, возникающего между различными видами полезности. Первые две позиции резко противопоставлены преобладающему нравственному чувству. Вторая - нацелена на установление компромисса с ним, хотя и настаивает на его частичной коррекции.
Милль встает на последнюю из этих позиций. Для ее обоснования он принимает на вооружение двухчастную аргументацию. С одной стороны, он пытается показать, что обыденное понимание справедливости не является достаточно определенным для того, чтобы стать основой этической теории, которая способна конкурировать с утилитаризмом. С другой стороны, он пытается показать, что идея пользы и принципы справедливости выступают в качестве ценностного основания и нормативно-практических выводов из него. Эти аргументационные стратегии в значительной мере противоречат друг другу, что ведет к рассогласованности некоторых фрагментов трактата.
Первоначально Милль пытается показать, что не существует такого свойства, которое присутствовало бы во всех поступках (или положениях дел), вызывающих негативную реакцию со стороны обладателей чувства справедливости. Он делает вывод, что эти случаи не связывает между собой единая «умственная нить» . А затем вводит утверждение о том, что справедливость характеризуется вполне доступными для артикуляции свойствами, среди которых основное - присутствие моральных прав, принадлежащих конкретному носителю и требующих безусловного уважения всех окружающих. Если в отношении какой-то нравственной нормы невозможно выявить конкретных лиц, права которых нарушаются ее неисполнением, то перед нами норма, которая относится к сфере морали, но не к сфере справедливости. Таковы предписания щедрости, великодушия, благотворительности . Определившись с «умственной нитью», Милль предлагает свое понимание оснований идеи справедливости, которые являются утилитаристскими: в ее основе лежит такой общезначимый и ни с чем не сравнимый вид пользы, как обеспечение индивидуальной безопасности .
Стремление создать утилитаристскую теорию справедливости поставило Милля перед лицом нескольких проблем , которые не только не решены, но даже не отрефлексированы в «Утилитаризме». Во-первых, он оказался перед лицом необходимости давать ответ на вопрос о том, как пользе удается быть и основанием справедливости, и внешним по отношению к ней критерием. На вторую функцию пользы Милль явственно указывает, обсуждая ограничения законодательного оформления норм морали и случаи правомерного нарушения обязанностей справедливости. Во-вторых, он ввел такое понимание роли правил в морали, которое прямо противоречит теории, доминирующей в первых главах трактата. Там правила всего лишь заменяют громоздкий утилитаристский расчет по каждому из типичных случаев. Их применение - вопрос удобства и выбора . Однако в пятой главе моральные правила, в особенности, нормы справедливости, выступают основным критерием для выяснения оправданности действия. В рамках такого подхода утилитаристское рассуждение допустимо только на уровне обоснования норм, но не на уровне обоснования конкретных поступков.
Однако пятая глава «Утилитаризма» интересна не только тем, что она дает представление о миллевском решении проблемы «справедливость и польза». По ее содержанию можно установить, каким образом представления Милля о справедливости связаны с процессом изменения исходной дефиниции этого понятия, развернувшимся на рубеже XVIII-XIX столетий. Суть этого процесса состояла в смене статуса распределительной справедливости по отношению к иным ее видам: обменивающей и карательной. Для ранних новоевропейских философов, начиная с Г.Гроция и заканчивая А.Смитом, справедливость была сопряжена с правилами, которые гарантируют личную безопасность, собственность и соблюдение договоров, но не включала в себя правил распределения доходов и богатств. На смену этой парадигме пришло такое понимание справедливости, в рамках которого реализация распределительных целей играет не меньшую роль, чем обеспечение физической неприкосновенности личности, и заметно большую, чем сохранение устойчивой системы собственности и возможностей свободного обмена. Реализация правил справедливого распределения рассматривалась при этом как ключевая обязанность любого общества как коллективного целого. В пятой главе «Утилитаризма» Милль неоднократно демонстрирует свою готовность обсуждать распределение материальных ресурсов в категориях справедливости и несправедливости. Но, что еще более важно, он оформляет нормативную основу всех сфер и проявлений справедливости именно в виде распределительного принципа. Прямым выражением утилитаристского идеала в социальной практике Милль считает «высший… критерий социальной и распределительной справедливости», состоящий в равном отношении общества ко всем, кто имеет перед ним равные заслуги .
Прикладные аспекты утилитаризма Милля. Прикладная проблематика была исследована на материале обсуждения Миллем проблемы смертной казни. Решение Миллем данной проблемы обусловлено его пониманием публичной функции наказания как, во-первых, справедливого воздаяния ценой меньшего страдания и, во-вторых, как средство сдерживания преступности и способствование обеспечению общественной безопасности.
Результаты проекта отображены в публикациях:
* Артемьева О.В. Предисловие к публикации: Милль Дж.Ст. Речь в защиту смертной казни // Этическая мысль. Вып. 9 / под ред. А.А.Гусейнова. М.: ИФ РАН, 2009. С. 177-182.
* Милль Дж. Ст. Речь в защиту смертной казни // Этическая мысль. Вып. 9 / под ред. А.А.Гусейнова. М.: ИФ РАН, 2009. С. 183-192 (перевод О.В.Артемьевой).
* Гаджикурбанова П.А. Summum bonum в классическом утилитаризме // Этическая мысль. Вып. 10 / под ред. А.А.Гусейнова М.: ИФ РАН. С. 114-130.
* Прокофьев А.В. Идея справедливости в «Утилитаризме» Дж.С.Милля // Философия и культура. 2008, № 10. С. 118-133, № 11, С. 137-144.
* Прокофьев А.В. Трактат «Утилитаризм» Дж.С.Милля и возникновение идеи социальной справедливости // Проблемы этики: Философско-этический альманах: Вып. 2. М.: Современные тетради, 2009. С. 5-21.
Убедительные свидетельства усилий самого И. Бентама дифференцировать и даже систематизировать различные, в том числе и качественные измерения удовольствий, построить их своеобразную типологию со ссылкой на основной труд Бентама приводятся в книге: Frederick Rosen . Classical Utilitarianism from Hume to Mill. London, 2003. P. 56-57, 176. Противоположная позиция представлена, например, в работе: Martha C . Nussbaum . Mill between Aristotle & Bentham // Daedalus,March 22, 2004.
Этим стихотворением-памяткой Иеремия Бентам снабдил исправленное издание Введения в принципы морали и законодательства, чтобы сосредоточить внимание читателя на тех моментах «на которых зиждется все здание морали и законодательства» (Бентам. С. 41). В самом деле, несмотря на то, что многие современные утилитаристы отвергли бы то, каким образом Бентам приравнивает пользу к удовольствию, он остается автором основных предпосылок, которые и сегодня характеризуют философию утилитаризма, а именно: 1) целью нравственного поступка должно быть индивидуальное благосостояние; 2) каждый человек должен «считаться за одного, и не более чем за одного»; 3) целью общества должна быть максимизация общей полезности (или, как это выражено во фразе Бентама, наибольшее счастье наибольшего числа людей).
Конечно, Бентам не был первым, кто предложил эту нравственную установку. В той или иной форме ее поддерживали многие авторы XVIII в. - английские теологи Браун, Такер и Пэли, французские философы Гельвеций и Гольбах. Однако впервые термин утилитаризм был использован в отношении той доктрины, которая ассоциировалась с именами Бентама и Джеймса Милля. Придуманный Бентамом и позднее вновь открытый Джоном Стюартом Миллем в романе Голта, этот термин вошел в обращение в 1820-х годах. Он обозначал идеологическую систему, состоящую из сенсуалистской психологии, этического гедонизма, классической экономической теории и политики, основанной на принципах демократии. Ранний утилитаризм, также известный как философский радикализм, породил влиятельную волну реформ в английском законодательстве и политике в начале XIX в. Но более важно то, что философия пользы (полезности), изложенная Бентамом и переработанная его последователями, сохранила центральное место в теоретических дебатах, преобладавших в экономической науке, социологии, нравственной и политической философии и в XX в.
ТЕОРИЯ ПОЛЕЗНОСТИ БЕНТАМА. Теоретические инновации Бентама не были чем-то поразительным; подобно более ранним утилитаристам он утверждал, что люди фактически являются созданиями, ищущими удовольствий, и что критерием нравственной оценки должно быть общее удовольствие или счастье. Но утилитаризм Бентама претендовал как на систематичность, так и на научность, эти притязания основывались на трех направлениях мысли, особенно ярко выраженных в идейном наследии Бентама. Во-первых, Бентам придерживался редукционистского варианта эмпиризма, в котором порожденные ощущениями идеи формировались благодаря мысленным ассоциациям, которые, в свою очередь, возникали под действием таких стимулов, как удовольствие и страдание. Бентам предполагал существование некоторого правильного восприятия идей, способного породить и соответственно рационализированный язык. Он был убежден, что такая рационализация языка была необходимой предпосылкой для верной оценки собственного интереса; он всегда оставался верен мечте философов Просвещения о превращении языка морали в научный язык путем очищения его от иррациональности и иллюзий. Во-вторых, Бентам недвусмысленно утверждал, что удовольствие однородно и, следовательно, поддается количественной оценке. Он использовал математические «метафоры»: арифметика счастья, аксиомы интеллектуальной патологии, таблица побудительных мотивов - образы, предполагающие конкретность и точность. Наконец, он систематически и детально рассматривал «санкции» - отрицательные стимулы, предотвращающие действие. В отличие от теологических утилитаристов он пренебрегал божественными санкциями и сосредоточивался на земных наказаниях, которые налагаются общественным мнением и устанавливаются законом и которые могут испытывать влияние или находиться под контролем со стороны законодателя.
Бентам важен не этими усовершенствованиями утилитаризма (разве что они укрепили его притязания на достоверность), но, скорее, в его прямом и ясном применении этой доктрины для критики «заблуждений» английской публики. В ходе этой критики он атаковал как авторитет обычая, так и «анархическую» философию естественного права. Резкие нападки Бентама на французские Декларации прав человека были его реакцией на террор, но он всю жизнь сохранял приверженность тем аргументам, которые он выдвигал против языка этих прав. Он высказывал два важных утверждения: 1) права не предшествуют политическому обществу, но создаются законом; следовательно, такое понятие, как неотчуждаемое, или независимое от закона, право, само по себе является противоречием; 2) в случае конфликта требований, основанных на естественных правах, философия естественного права не позволяет определить, какое из них должно иметь приоритет; моральное право, независимое от закона, является «неопределенным понятием» (Hart, 1982, р. 82). Это различие между законом и моралью в дальнейшем развивалось Остином и легло в основу традиции правового позитивизма, а также современной критики нравственных теорий, основанных на концепции права.
Если естественные права не стали руководством для нравственного или общественного выбора, то полезность, по мнению Бентама, это обеспечивала. В основной массе его труды представляют собой именно попытку заменить то, что он считал логическими фикциями, полезностью, в качестве рациональной основы для законодательства. Например, в обширных работах, посвященных уголовному праву, он попытался произвести «исчисление ущерба», чтобы помочь законодателю установить минимальную санкцию, достаточную для предотвращения определенных нежелательных деяний. Поскольку реформистские амбиции Бентама затрагивали также и гражданское, и конституционное право, его работы непосредственно касались таких спорных вопросов государственной политики, как отмена Хлебных законов или реформа избирательного права. В экономике Бентам был последователем Смита, в политике - радикальным демократом, но логику исходных связей между утилитаризмом, экономическими и политическими реформами проще проследить на примере работ Джеймса Милля.
ДЖЕЙМС МИЛЛЬ И ФИЛОСОФСКИЙ РАДИКАЛИЗМ. Согласно Дж.С. Миллю, «именно благодаря взглядам моего отца бен- тамовские, или утилитаристские, идеи того времени выделились в самостоятельное течение» (Mill , 1873, р. 72). Пропаганду утилитаризма энергично вела маленькая группа людей, называвших себя философскими радикалами, в которую входили Фрэнсис Плэйс, Джозеф Юм, Джордж Грот, Артур Робак, Чарлз Булл ер, сэр Уильям Молсворт и, что важнее всего, Джон Стюарт Милль. В серии статей в Вестминстерском обозрении (начатой в 1824 г.) они положили начало политическому движению, призванному радикально перестроить английскую общественную жизнь.
Труды Бентама, посвященные санкциям (а также некоторые его теоретические положения), позволяют предположить, что индивидуальные интересы должны были быть «искусственно» согласованы благодаря предусмотренным законом санкциям. В то же время его вера в общую гармонию между интересами отдельных людей и общества предполагает, что эти интересы гармонизируются «спонтанно» (см. Haldvy , 1903). Последователи политического учения Бентама, главным образом благодаря влиянию Джеймса Милля, преодолели противоречие этих двух концепций, решительно выступив в пользу последней. Программа философских радикалов основана на догматической вере в то, что сумма «просвещенных индивидуальных интересов» дает общий интерес как в экономике, так и в политике. И реформатор, опирающийся на науку, призван бороться с систематическими искажениями индивидуальных интересов, вина за которые лежит на «Короле и компании», т.е. монархе, аристократии и церкви.
В области экономики философские радикалы поддерживали «систему естественной свободы» и классическую экономическую программу, состоящую из конкуренции, минимального вмешательства государства, свободной торговли и устранения монополий. При верховенстве закона, необходимого для того, чтобы люди были уверены в личной безопасности, к производительному труду и рациональному преследованию собственных интересов человека будут побуждать естественные санкции в виде голода и стремление получить удовольствие. Мотивированные собственным интересом обмены вели бы в таком случае к созданию постоянно расширяющихся рынков и, в конечном счете, к максимально возможному удовлетворению человеческих желаний. Таким образом, принцип «пользы» оказывался связанным с экономической программой; однако понятие «ценность», центральная проблема экономической теории, не было прямо выражено в утилитаристских терминах.
Можно было бы утверждать, что утилитаристской политике изначально присуще демократическое и критическое измерение - в силу предпосылки о том, что каждый человек способен лучше всех судить о собственных интересах, и понимания того, что личная свобода необходима, чтобы осознать и формулировать «рациональные» интересы. Но демократическая логика философских радикалов, наиболее убедительно представленная в Эссе о государственном управлении (1820) Джеймса Милля, была привязана к исторической проблеме реформирования аристократического политического устройства Британии. Джеймс Милль утверждал, что государство есть по определению правление некоторой группы, более узкой, чем «народ». Однако власть искушает этих правителей их собственным величием таким образом, что это вступает в конфликт как с их собственными долгосрочными интересами, так и с долгосрочными интересами народа. Формируются корпоративные, или, в бентамовской терминологии, «дурные», интересы. Сдержать это аристократическое разложение могут только институты представительной демократии. Философские радикалы настаивали на разрушении власти британской аристократической элиты путем просвещения избирателей, расширения избирательного права, частой смены парламента и тайного голосования. Эта разновидность радикализма отличалась от радикализма других демократов тем, что апеллировала к политической науке, а не к естественным или основанным на обычае правам англичан; а от радикализма либеральных вигов - внеисторическим и доктринерским взглядом на упомянутую «науку». После чрезвычайно напряженных, но безрезультатных дебатов периода Великой французской революции стремление апеллировать к рациональному арбитру в политике было очень сильным, особенно для маленькой, только зарождающейся британской интеллигенции. Приверженность радикалов нейтральному стандарту полезности имела сходство со взглядами определенных радикалов на континенте, которые пытались изгнать страхи Французской революции, отрекаясь от ее языка, но сохраняя сущность умеренного республиканства (Welch , 1984). В обоих случаях, однако, реформаторы переоценили привлекательность своей программы для среднего класса и недооценили возможность роста самосознания рабочего класса. В Англии философским радикалам никогда не удавалось добиться своей цели - фундаментального политического переустройства, хотя их идеологическое влияние явно оказалось значительно сильнее непосредственно политического.
ДЖ. С. МИЛЛЬ. Самым знаменитым приверженцем и одновременно самым выдающимся изменником философскому радикализму был Джон Стюарт Милль. Хотя последним «классическим» утилитаристом часто называли Генри Сиджвика, этого титула больше достоин Милль - в том смысле, что он был последним мыслителем, попытавшимся объединить утилитаристскую моральную и социальную теорию с развитой психологией и политической теорией. В области политики Милль в конечном счете пришел к тому, чтобы оспорить железную логику Эссе своего отца, не верить в существование тенденции к единообразию, которую он усматривал в демократии, и искать теорию противовесов и лидерства. В экономике он был одновременно последним значительным мыслителем классической традиции и жестким критиком существующего капитализма. Но, по его словам, в каждой работе он хотел изменить структуру своих убеждений, не отказываясь полностью от их основ.
Серьезное обсуждение моральных основ этих убеждений Милля можно найти в его книге Утилитаризм (1861). Эти рассуждения основываются довольно зловещим образом на «натуралистическом заблуждении», лежащем в основе работ Бентама и многих других моралистов XVIII в.; позиция Милля относительно нравственной ценности счастья основана на том «факте», что люди его желают:
«Что такой-то предмет желателен, - мы точно также не можем представить на то никакого другого доказательства, как только то, что его все желают... Что общее счастье желательно - на это может быть только одно доказательство: что каждый человек желает себе счастья, насколько считает его для себя достижимым» (Милль. С. 144).
«Желаемое» очевидно означает для Милля то, что «должно бы быть желаемым», а не просто «может быть желаемым». Следовательно, Милль не был чрезмерно озабочен психологическим гедонизмом Бентама, который он в целом разделял, или тем, как вывести этический гедонизм из его дескриптивной теории. Скорее, его беспокоило предположение, что эта психологическая теория подразумевала: 1) узкую, материалистическую трактовку удовольствия; 2) эгоистический гедонизм (т.е. понятие о том, что каждый человек должен максимизировать свое собственное удовольствие). По верной интуитивной догадке Милля, эгоистический гедонизм вовсе не был этической теорией. Чтобы решить первую из вышеупомянутых проблем, Милль предпринял свою печально известную попытку защиты тезиса о том, что удовольствие может быть качественно различным - попытку, которая только укрепила общее мнение об Утилитаризме как о собрании логических просчетов.
Ведь если существуют удовольствия высшего и низшего порядков, для их разграничения, как часто подчеркивали, явно должен существовать иной, отличный от удовольствия, критерий. Это противоречие между «пользой» («полезностью») и неким понятием «морального совершенства» присутствует в большинстве зрелых работ Милля и остается неразрешимым, оно появляется вновь при защите свободы и демократии. Чтобы отвести второе возражение, Милль осторожно и более определенно, чем его предшественники, заявляет, что утилитаризм - это система этического гедонизма, т.е. что критерием моральной оценки индивидуальных поступков является общее счастье, а не индивидуальный интерес. Трудность, конечно, состоит в том, как объяснить мотивы моральных поступков при психологической предпосылке о том, что люди действуют только ради удовлетворения собственных желаний. Милль, в отличие от Бентама, не склонен связывать решение этой проблемы с созданием таких условий, когда агент станет воспринимать общий интерес как свой собственный, он предлагает более изощренную (напоминающую Юма) теорию симпатии, или бескорыстного альтруизма, и его связи с чувством справедливости.
Сила философского радикализма, оказавшегося на идеологической арене (в то время, когда масштабные политические и индустриальные перемены нарушили существовавшие прежде формы социального взаимодействия), состояла в том, что он объединял психологию, экономику, моральную и политическую теории в убедительное целое. В этом можно убедиться, обратившись к истории интеллектуального развития Дж.С. Милля. Но вскоре этот синтез подвергся разрушению со стороны как его сторонников, так и критиков.
УТИЛИТАРИЗМ: ВЛИЯНИЕ И ПОПЫТКИ
РЕКОНСТРУКЦИИ ДОКТРИНЫ
Если бы утилитаризм был лишь доктриной секты неудачных реформаторов XIX в., он едва ли представлял бы сейчас какой-то интерес. Но как пример разновидности анализа, разновидности, которую часто считают в основе своей неверной, он служил и продолжает служить точкой отсчета в дискуссиях в области экономической, социальной и моральной теорий.
Утилитаризм и экономическая теория.
Утилитаризм достиг очевидного успеха лишь в одной области, которая некогда относилась к моральным наукам, - а именно в экономической теории. Действительно, идея экономики благосостояния, т.е. определения «функции благосостояния», является утилитаристской в том смысле, что она пытается измерить степень удовлетворения индивидуальных желаний и построить индексы, измеряющие полезность. Принцип убывающей предельной полезности, который потом, будучи применен при определении стоимости, решительно повернул эволюцию современной экономической теории, был четко сформулирован Бентамом применительно к деньгам (Принципы гражданского законодательства, 1802). Однако непосредственно указать на формулировки первых утилитаристов как на истоки маржинализма невозможно. Технические инновации Госсена, Джевонса, Менгера и Вальраса, похоже, проистекали, по крайней мере, отчасти, из большего внимания к рыночному положению потребителей. С тех пор постоянно усложняющаяся математическая сторона теории полезности породила многие инновации в данной области, по поводу которых велись бурные дискуссии.Ранние маржиналисты, однако, продолжали думать о полезности в терминах приятных ощущений, связанных с потреблением блага. Они в целом отстаивали кардиналистский подход к измерению полезности; некоторые даже мечтали о «гедонаторе», который измерял бы ее. Важным теоретическим разрывом с классической традицией было то, что они расстались с представлением об удовольствии как о поддающемся измерению внутреннем свойстве товара в пользу теории выбора, основанной на возможности ранжированных индивидуальных предпочтений. Однако, хотя сейчас основная проблема экономики благосостояния ставится иначе - не как измерить полезность, а как ранжировать предпочтения, с фундаментальной точки зрения анализ все еще напоминает арифметику Бентама. Действительно, в той мере, в какой экономисты обращались к вопросу об интеллектуальном первенстве и родстве идей, они признали основополагающее влияние классических утилитаристов (см. Нагs аnyi, 1977). Вопрос, который должны задавать себе экономисты, склонные к философствованию, состоит в том, каковы границы подобного анализа. Продолжают существовать глубокие разногласия по поводу того, на какого рода вопросы может пролить свет утилитаристская теория общественного выбора, и насколько приемлемы с моральной точки зрения предлагаемые ею решения. Первый вопрос наиболее остро ставился социологами; второй - философами, занимающимися проблемами этики.
Утилитаризм и социология.
Если гипотеза рационального экономического максимизатора была сохранена в экономической теории благодаря ее эвристическим возможностям при решении ряда эконометрических проблем, первые же «социологи» ее отвергали из-за ее эвристической слабости. С начала XIX в. теоретики общественных наук критиковали методологический «индивидуализм» за неспособность проникнуть в суть общественной жизни, поскольку эта точка зрения не признает важности общественных сил, а исходной точкой социального анализа считает индивидуальные желания, цели и притязания.Социология была рождена проблемами, которые мыслители усмотрели в социальном порядке тех обществ, которые, по крайней мере, теоретически, сбросили оковы традиции. От Сен-Симона и Конта, затем Дюркгейма к Талкотту Парсонсу социологи выделили утилитаризм как доктрину, подчеркнуто не способную пролить свет на подобные проблемы. С точки зрения этих мыслителей, утилитаризм представляет общество как множество конкурирующих эгоистов; такая трактовка, как считается, особенно подходит англоговорящему миру, и часто ее упрощенно и ошибочно приравнивают к либерализму. Согласно этой точке зрения, среди предшественников утилитаризма называют Гоббса, Локка и Смита, а его развитием считается эволюционный утилитаризм Спенсера и Мак-Дугалла. Критику Дюркгеймом Герберта Спенсера (в Разделении труда, 1893) можно считать парадигматической для социологической критики в целом.
Спенсера очень привлекали биологические аналогии, но, применяя их в социальном анализе, он разделял представление о том, что сознание существует лишь в индивидуальных «частях» общества. Он выработал строго утилитаристскую этическую теорию, которая описывала моральный идеал как индивидуальную погоню за долгосрочными удовольствиями (при этом индивид должен был сотрудничать с другими через взаимовыгодные обмены). Относительное преобладание такого поведения над поисками сиюминутного наслаждения отличает развитые общества от примитивных. Дюркгейм утверждал, что теория Спенсера, в частности, и социальная теория, основанная на индивидуализме вообще, не только неадекватны, но и концептуально непоследовательны, так как, пытаясь понять закономерности общественной жизни, они опираются на понятие обмена. Формализованный обмен имеет смысл только в контексте культуры, интернализировавшей определенный набор социальных норм. Талкотт Парсонс настойчиво обращается к этой теме в работе О структуре общественного действия (1937). Он утверждает, что любая теория, постулирующая «случайность целей», не может объяснить, каким образом в обществе эти цели в конечном счете оказываются согласованными, - если только не прибегает к неявным предпосылкам, уловкам или deus ex machina . Такую функцию, по мнению Парсонса, у Гоббса выполняет Левиафан, у Локка - Бог и естественное право, у Смита - невидимая рука, у Спенсера - требования эволюции. Утилитаристская политика Бентама колеблется между Левиафаном и предпосылкой о естественной гармонии.
По мнению многих социологов, утилитаризм как предельное выражение индивидуалистской социальной теории фундаментально ошибочен, так как индивиды определяются, принимают форму и сталкиваются с ограничениями внутри социальных структур. Тем не менее реконструированный и упрощенный «утилитаризм» остается незаменимой точкой отсчета, от которой они отталкиваются, представляя и обосновывая достижения своей собственной дисциплины.
Утилитаризм и философия.
Дебаты между утилитаристами и социологами - это противостояние между интенционалистской и структуралистской теориями действия, между той теорией, которая эвристически рассматривает индивидуальные предпочтения как случайные, и той, которая подчеркивает ограничения, определяющие эти предпочтения. Представитель моральной философии, который обращается к утилитаризму - либо как его защитник, либо как критик, рассматривает все в совершенно иной перспективе и задается другими вопросами, хотя философская критика иногда пересекается с социологической, особенно если речь идет о «коммунитарианской» критике. В целом, однако, дебаты в моральной философии идут в рамках либерального «индивидуализма», в том смысле, что в центре этих дискуссий стоят проблемы индивидуального нравственного начала { moral agency ) . Философы интересуются не тем, как мыможем понять устройство общества, а скорее, тем, как можно судить о правильности или неправильности поступка. Ответ утилитариста (он состоит в том, что поступок оценивается по его последствиям) можно взять за отправную точку как при анализе моральных суждений, так и при создании системы нормативной этики. Однако для философов утилитаристская традиция выглядит иначе, чем для социологов; вместо Гоббса она идет от Юма и Шефтсбери и приходит, скорее, к Сиджвику, Эджуорту и Муру, чем к Спенсеру. Современные философы опирались на эту традицию, чтобы получить все более тонко различающиеся версии утилитаризма и попытаться дать общий подход к тому, как формируются моральные оценки.
Большая часть литературы в этой области посвящена персональной этике. Однако социальное измерение - столь очевидное для философских радикалов, обращавшихся к понятию полезности при оценке социальных правил, институтов и политики, - всегда неявно присутствовало. Сегодня этот вопрос обсуждается в основном членами перекрывающихся между собой групп практически мыслящих философов и философски мыслящих специалистов по экономике благосостояния. В пользу утилитаристской теории социальной справедливости открыто выступали такие мыслители, как Р.М. Хэар, Дж.К. Смарт, П. Сингер и Дж. Харшаньи. Подобно классикам они обращались к пользе (полезности) как единственному разумному критерию справедливости в светском обществе.
Философский утилитаризм.
Существует три отдельные, но взаимосвязанные проблемы, которые стали ключевыми в ходе эволюции утилитаристских этических теорий. Относительно первой, заключающейся в обосновании императивов пользы (полезности), между современными утилитаристами и, по крайней мере, частью их критиков возникло некоторое согласие. Вторая и третья - как определить, что такое хорошее последствие и как найти правильный способ оценки последствий, породили множество тонких различий во взглядах, которые способствовали дальнейшим дискуссиям.Проблему обоснования в утилитаризме лучше всего рассматривать сквозь призму работы Генри Сиджвика (Методы этики , 1874). В отличие от Бентама или Дж. С. Милля, Сиджвик не основывал свой утилитаризм на психологической теории, согласно которой люди всегда действуют ради собственного блага. Действительно, он утверждает, что только желательные или приятные состояния сознания являются благом сами по себе, и что действие объективно хорошо только тогда, когда оно приносит больше блага, чем любая из доступных человеку альтернатив. Но он говорит об этих принципах как о нравственных императивах, неявно присутствующих в морали, основанной на здравом смысле, а не как отражающих реальное поведение. Он полагал, что они порождены нашей нравственной интуицией, самоочевидной и не подлежащей дальнейшему анализу. Сиджвик сузил утилитаризм до теории нравственного выбора, теоретически отделимой от любой конкретной метафизической доктрины, психологической теории или политической и институциональной программы. Он дистанцировался не только от сенсуалистской психологии ранних радикалов, но и от их демократического реформизма. Это суженое поле все еще характерно для значительной части, хотя и не всей, современной утилитаристской теории. Однако аргументы, приводимые для объяснения того, почему мы должны принимать утилитаристские моральные предпосылки, со времени Сиджвика изменились. Хотя Сиджвик выявил проблему обоснования, осознав незаконность перехода от «есть» к «должно быть», его собственная теория нравственной интуиции оказалась чрезвычайно уязвимой.
Аналитическое движение в философии XX в. стремилось дискредитировать само понятие доказательства применительно к нормативной этике и отвергало «интуицию» как нечто туманное и произвольное. Тем не менее стремление аналитического философа выявить истинное значение этических понятий и типов этического мышления привело к тому, что получило распространение убеждение, что даже и при отсутствии эпистемологической определенности все равно возможно отделить доводы, хорошие с нравственной точки зрения от плохих, а ошибочные утверждения - от верных. Именно на этой основе (большая правдоподобность, или обоснованность) обычно строится защита принципа пользы. Исходя из ряда общих доводов, которые разделяют и другие (обычно это доброжелательность в самой общей форме), утилитарист надеется убедить других, что его этическая система ближе к истине, т.е. содержит меньше путаницы в понятиях и более стройная логически, чем нерефлективные моральные представления или какие-либо общие рассуждения о них. Поскольку некоторые критики стремятся работать с нравственными суждениями в соответствии с принятыми канонами рациональности, возникает общая почва для обсуждения утилитаристской точки зрения. Теория справедливости (1971) Джона Ролза в большой степени выстроилась в ходе спора с утилитаризмом на этой общей почве.
Вторая проблема, игравшая важную роль в дебатах в рамках утилитаристской этической традиции, заключается в том, как определять последствия тех или иных поступков. В «консеквенциалист- ской» этической теории объектом рациональной оценки являются результаты поступка, а не его мотивы. Бентам, например, утверждал, что «нет ни одного рода мотива, который сам по себе дурен» (Бентам. С. 127). Классическое обсуждение этого вопроса мы встречаем в гедонизме; удовольствие - в узком или расширительном смысле - было желанной целью нравственного поступка. Дж.Э. Мур (Принципы этики, 1903), учитывая критические замечания, высказанные Дж.С. Миллем, предложил теорию «идеального» утилитаризма, который был бы консеквенциалистским, но не гедонистическим. Мур утверждал, что удовольствие есть лишь одно из многих желательных благ, в перечень которых он включал истину и красоту. Еще один ответ вытекает из попытки использовать суждение морали здравого смысла о том, что лучше облегчать страдание, чем приносить удовольствие. Отсюда возник так называемый «отрицательный» утилитаризм, приписываемый Карлу Попперу, согласно которому нравственный опыт связан исключительно с предотвращением вреда другим.
Многие современные мыслители думают, что проблема определения того, что такое добро, устраняется, если добро рассматривается в терминах максимизации «предпочтений». Главным здесь становится процесс выбора, а не то, что оказывается выбранным; «предмет ускользает». Несмотря на интуитивную привлекательность и очевидные методологические достоинства этого подхода, ограничения, накладываемые процессом «суммирующее ранжирование» и теорией рациональности, а также обычными эмпирическими предположениями о том, что на самом деле выбирают люди, все это неизбежно возвращает утилитаризм, основанный на идее выбора, к понятию максимизации «благосостояния» или «интереса».
Наиболее важное различие в рамках современного утилитаризма - это различие между утилитаризмом «действия» и утилитаризмом «правила», или «неограниченным» и «ограниченным» утилитаризмом. Это различие связано с проблемой правильного механизма определения последствий. В современной формулировке проблема была впервые поставлена Р.Ф. Харродом (1936), но интуитивно эту разницу ощущали гораздо раньше, безусловно, классики, которых обычно причисляют к утилитаристам действия.
Утилитарист действия оценивает правильность поступка непосредственно по его последствиям, т. е. решает, что поступок А должен быть выбран, поскольку общее счастье, которое предположительно должно стать его следствием, больше, чем от любой доступной агенту альтернативы. Эту позицию критиковали с разных сторон (например, зато, что она приписывает агенту невероятную разборчивость), но самые серьезные возражения были связаны с возможностью ситуации, когда поведение, которое следовало бы выбрать с точки зрения утилитаризма действия, входило бы в резкое противоречие с суждениями морали здравого смысла. Суть этих возражений показывают два примера, которые разделяют два столетия.
Утилитарист Уильям Годвин (1793) утверждал, что, столкнувшись с выбором между спасением своей матери из горящего здания и спасением великого человека, чьи труды с большей вероятностью принесли бы пользу человечеству, нужно было бы спасать великого человека и оставить мать в огне. Г.Дж. МакКлоски (1963), современный критик утилитаризма, предлагает свою версию известного примера, в котором затронута не личная, а общественная мораль. Шериф небольшого городка мог бы предотвратить серьезные общественные волнения (в которых наверняка погибли бы сотни людей), казнив невинного человека как козла отпущения. (Можно представить дело так, утверждает МакКлоски, что шериф уверен как в том, что его поступок никогда не раскроют, так и в том, что беспорядки произойдут.) Строгому утилитаристу пришлось бы признать, что в соответствии с его принципами нравственно верным выбором было бы убить невинного, или, по крайней мере, что такое решение теоретически возможно. В таком случае утилитаризм может заставить своего последователя совершать поступки, противоречащие с общепринятой точки зрения здравого смысла семейному долгу и справедливости. Чтобы избежать этого, многие предлагали различные версии утилитаризма правил.
Утилитарист правил оценивает правильность поступка, задавая себе вопрос: принес бы он хорошие последствия, если бы стал частью общей практики? Таким образом, непосредственно статус нравственных принципов придается общим правилам - вроде «обещания следует выполнять», косвенно - через их роль в долгосрочном увеличении полезности. Все утилитаристы признают косвенную полезность правил, подобных правилу «обещания надо выполнять», хотя бы в качестве быстрого способа (эвристического правила) оценки последствий. Бентам и Милль, например, отделяли непосредственный ущерб от ущерба второго порядка, который связан с нарушением закона. Однако отстоять позицию утилитаризма правила в общем виде оказалось нелегким делом. В одних случаях (например, когда общие правила противоречат друг другу) утилитаризм правила сводится к утилитаризму действия; в других он отклоняется от утилитаристской точки зрения, утверждая, что некоторые правила столь необходимы, что становятся благом сами по себе. Многие пытались закрепиться на скользком склоне между двумя этими возможностями, что породило существенный массив литературы.
КРИТИКА. Одно из направлений критики морального утилитаризма всегда было «техническим», т.е. было связано с невозможностью межличностного сравнения полезности. В 1879 г. ныне забытый профессор юриспруденции утверждал:
«Утилитаристская формула обманчиво кажется простой... она предполагает нереальную согласованность между всеми составляющими счастья и нереальную однородность чувствительности людей к различным страданиям и удовольствиям... Также невозможно сравнить телесные и духовные удовольствия и страдания между собой; ни один человек не способен с определенностью указать их относительную интенсивность даже для себя, не говоря уж обо всех своих собратьях» (Cliffe Leslie , 1879, р. 45-46).
Идея о количественной измеримости полезности была важной для смелого проекта Бентама и всегда критиковалась на том основании, что удовольствия несоизмеримы. Экономическая теория общественного выбора, далекая от решения этих проблем, просто перевела их в другую плоскость. Многие версии этой теории сильно зависят от «системы кардинализации», почерпнутой из работ фон Неймана и Моргенштерна по принятию решений в условиях неопределенности. Тем не менее эти аргументы всегда воспринимались с большим скептицизмом (Georgescu - Rogen , 1954). Камнем преткновения является представление взаимозаменяемости удовлетворений. Многие возразят, что альтруистические, или «общественные», предпочтения не могут быть линейно ранжированы. Еще одной постоянной проблемой является невозможность удовлетворительно решить проблему неравенства в распределении.
Еще одним направлением критики - связанным с предыдущим, но более фундаментальным - является обвинение утилитаристов в том, что они в корне неправильно понимают нравственный опыт. Если социологи озабочены ущербным представлением об обществе, которое несет в себе теория максимизирующих полезность индивидов, моральным философам не давали покоя упрощенная трактовка этих индивидов, упрощение и искажение нравственных суждений индивидов. Когда Фемистокл предложил сжечь корабли союзников, чтобы утвердить верховенство Афин, Аристид якобы ответил: «Этот проект был бы целесообразен, но он несправедлив». Фундаментальная догадка, что опыт и справедливость в некотором отношении качественно различны, лежит в основе этой критической точки зрения. Критики XIX в. подчеркивали неспособность утилитаристов понять долг перед Богом и страной и, следовательно, подчеркивали добродетели «превосходства», «почтительности», «благородства» и «чести». Критики XX в. особо отмечали отсутствие понимания нравственного агента и обязанностей человека перед самим собой (отсюда упор на «целостность», «приверженность» и «самоуважение»). В обеих этих позициях неявно присутствует то, что психологические предпосылки, которые вынужден допускать утилитаризм, столь узки и неправдоподобны, что вся теория становится либо неадекватной, либо неизбежно разрушительной.
Наконец, существует проблема культурных и институциональных аспектов, возникающих в связи с тем, что утилитаризм принимается в качестве основания для критерия социальной справедливости. Утилитаризм в его практической направленности шел рука об руку со вполне определенной теорией политики. Однако эта связь между утилитаризмом и либеральной демократией была скорее исторической и случайной, нежели логической. Институциональные последствия утилитаристского выбора не обсуждались детально, но они породили множество страхов и сомнений среди его критиков. Один из подходов заключается в том, чтобы вновь обратиться к двусмысленности, содержащейся в бентамовской трактовке понятия интересов. С одной стороны, он рассматривал интересы как то, что есть. С другой стороны, он проводил различие между существующими интересами и «правильно понимаемыми» интересами. Оба подхода вызвали опасения по поводу институциональных последствий утилитаризма.
Многое говорит в пользу идеи дать людям то, чего они желают или «предпочитают»; она представляется и доброжелательной, и неагрессивной. И все же - на это давно указали представители общественных наук - какие у нас есть основания считать желания «заданными»? В дискуссиях об общественном выборе этот вопрос приобретал следующую формулировку: «Почему удовлетворение индивидуальных желаний должно быть критерием справедливости и правильного общественного выбора, когда сами эти желания испытывают воздействие со стороны процесса, который ведет к реализации этого выбора?» (Elster, 1982, р. 219). Когда используются существующие предпочтения - особенно при жестких заданных ограничениях на тип предпочтений, который может рассматриваться, - тем самым, возможно, предопределяются и некоторые результаты, людям навязывается мнение о том, что можно считать возможным в существующих условиях. Так, по крайней мере, утверждают многие критики утилитаризма, видящие в нем услужливую попытку прямолинейной защиты status quo .
И все же концепция «правильно понимаемых интересов» (или аналогичных им «истинных предпочтений») вызывает вопрос об условиях, при которых эти интересы и предпочтения оказываются рациональными или верными. Одним из возникших образов - особенно в литературе по персональной нравственности - является рациональный утилитарист среди традиционных моралистов. Поскольку понятие функции общественной полезности, видимо, предполагает потребность в центральном планирующем органе - предпосылка, которая сама по себе часто оспаривалась с плюралистических позиций, - неявно присутствующий в данном образе «элитизм» часто порождал представление о манипулирующей элите или, в лучшем случае, о просвещенном диктаторе.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Утилитаризм возник и продолжает развиваться благодаря тому, что религиозные представления, традиции, идеи естественного закона и естественных прав оказались окончательно дискредитированными в качестве критериев нравственного выбора в чуждом метафизике светском мире. Но этот факт постоянно оспаривался, и сегодня мы сталкиваемся с мощным натиском воскресших самых «дискредитированных» идей. Суть структуры общественной жизни вновь связывается с «контрактами», «правами» или «сообществами» теми (здесь можно назвать таких несхожих теоретиков, как Ролз, Ноузик, Макинтайр и Уолцер), кто утверждает, что иные интеллектуальные традиции способны лучше прояснить дилемму нравственной и общественной жизни. Те же самые теоретики в качестве прелюдии к разработке собственных представлений стремятся дискредитировать претензии утилитаризма. В самом деле, утилитаризму, очевидно, принадлежит особое место в эволюции современных общественных наук - не потому, что современные мыслители одержимы проблемой благосостояния, и не потому, что модель «науки» экономике привлекательна в век науки, но потому, что утилитаризм пытается сохранять нейтралитет между соперничающими концепциями правильной жизни в плюралистическом и конкурентном мире. Поэтому для многих та или иная версия теории полезности становится объектом пристального внимания. И если в конечном счете она отвергается, это выглядит как «движение от» или «за пределы» утилитаризма (см. Sen and Williams, 1982). Утилитаризм добился парадоксального статуса; он занимает доминирующее положение на современном интеллектуальном небосклоне общественных наук не в силу собственной значимости, но потому, что потребовалось создать и вновь воссоздать его, чтобы очертить соответствующую предметную область. Его критики заявляют о том, что с нетерпением ждут дня, когда больше не услышат о нем (Smart and Williams , 1973, р. 150), а он продолжает жить как alter ego значительной части современных исследований морали и общества.
БИБЛИОГРАФИЯ
Bentham, J. 1789. An Introduction to the Principles of Morals and Legislation. Ed. J.H.Burns and H.L.A. Hart, London: Athlone Press, 1970. [Русск. пер.: Бентам И.
Введение в основания нравственности и законодательства. М.: РОССПЭН, 1998.]
Bentham, J. 1802. Principles of the Civil Code, Vol. 1. In The Complete Works of Jeremy Bentham, 11 vols, ed. J. Bowring. New York: Russell & Russell, 1962.
Cliffe Leslie, T.E. 1879. Essays in Political and Moral Philosophy. London: Longmans, Green.
Durkheim, E. 1893. The Division of Labour in Society. New
York : Free Press , 1964. [Русск.пер.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М.: Канон, 1996.]Elster, J. 1982. Sour grapes - utilitarianism and the genesis of wants. In Sen and Williams (1982).
Georgescu-Roegen, N. 1954. Choice, expectations, and measurability. Quarterly Journal of Economics 68, 503-534. Reprinted in N. Georgescu-Roegen, Analytical
Economics: Issues and Problems. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1966.
Halevy, E. 1903. The Growth of Philosophical Radicalism. Trans. M. Morris, Boston: Beacon, 1960.
Hamburger, J. 1965. Intellectuals in Politics: John Stuart Mill and the Philosophical Radicals. New Haven: Yale University Press.
Harrod, R.F. 1936. Utilitarianism revised. Mind 45, 137-156.
Harsanyi, J.C. 1977. Morality and the theory of rational behaviour. Social Research. Wnter. Reprinted in Sen and Williams (1982).
Hart, H.I.A. 1982. Essays on Bentham: Studies in Jurisprudence and Political Theory. Oxford: Clarendon Press.
Lyons, D. 1965. Forms and Limits of Utilitarianism. Oxford: Clarendon Press.
McCloskey, H.J. 1963. A note on utilitarian punishment. Mind 72, 599. Mill, J.S. 1861. Utilitarianism. New York: Bobbs-Merrill, 1957. [ Русск. пер.: МилльДж. С.
Утилитарианизм. О свободе. СПб.: ИзданиеИ. П. Перевозникова, 1900.]
Mill, J.S. 1873. Autobiography. New York: Columbia University Press, 1944.
Moore, G.E. 1903. Principia Ethica. Cambridge: Cambridge University Press. [ Русск. пер.: МурД. Принципыэтики. M.: Прогресс, 1984. J
Parsons, T. 1937. The Structure of Social Action: A Study in Social Theory with Special Reference to a Group of Recent European Writers. Glencoe , 111.: Free Press . [Русск. пер.: Парсонс T . О структуре социального действия. М.: Академическийпроект, 2000.1
Plamenatz, J. 1970. The English Utilitarians. Oxford: Blackwell.
Rawls, J. 1971. A Theory of Justice. Cambridge, Mass.: Harvard University Press. [Русск. пер.: Ролз Дж. Теория справедливости. Новосибирск: Издательство
Новосибирского университета, 1996.]
Ryan , А. 1974. J . S . Mill . London : Routledge ; Boston : Routledge .
Sen, A.K. 1970. Collective Choice and Social Welfare. San Francisco: Holden-Day.
Sen, A.K. and Williams, B. 1982 (eds). Utilitarianism and Beyond. Cambridge: Cambridge University Press.
Sidgwick, H. 1874. The Methods of Ethics. 7th edn. London: Macmillan, 1907.
Smart, J.J.C. and Williams, B. 1973. Utilitarianism: For and Against. Cambridge: Cambridge University Press; New York: Cambridge University Press.
Stephen, L. 1900. The English Utilitarians. 3 vols. New York: Peter Smith, 1950.
Welch, C. 1984. Liberty and Utility, the French Ideologues and the Transformation of Liberalism. New York: Columbia University Press.
М.Блауг. Бентам Иеремия Bentham Jeremy Прим. науч. ред.
Коммунитаризм (communitarism ) - социально-философское и идеологическое течение, сформировавшееся в 1990-е годы, лидером которого является
американский ученый А.Этциони. Отличительная черта по сравнению с другими течениями состоит в стремлении соединить принцип индивидуализма (прежде всего как нравственный императив) с признанием целостности сообществ и их важности как рамок реализации и формирования индивидов. - Прим . наун. ред.