Граф н. п
Л. С. Двинянинова
В ряду вятских художников, внёсших значительный вклад в развитие изобразительного искусства родного края, в поднятие культурного уровня его жителей, мы в числе первых называем Николая Николаевича Румянцева, одарённого графика и живописца, активного пропагандиста искусства, отличного организатора, своеобразного литератора.
Румянцев родился в 1867 г. в г. Нижнем Новгороде. Отец его служил капитаном речного парохода и нередко брал с собой в плавание сына. Путешествуя по Волге, Каме, Вятке, будущий художник с юных лет полюбил окружающую природу, научился внимательно вглядываться в неё, понимать сокровенные тайны её жизни. Родители хотели, чтобы мальчик получил серьёзное среднее образование, поместив его для этого в реальное училище. Но Николай не оправдал их надежд. Не окончив училище, решив идти по стопам отца, он в 1886 г. поступил в пароходство Т. Ф. Булычёва, пройдя там путь от конторщика до помощника капитана пароходов «Владелец», «Вятка», «Коммерсант». Всё свободное от вахты время молодой речник отдавал любимому занятию – искусству, выполняя масляными красками небольшого формата этюды, в которых запечатлевал то, что привлекало его взгляд – крутой речной берег с белеющей на нём колокольней, перекаты с судоходными знаками, плывущие по реке плоты.
Н. Н. Хохряков и Н. Н. Румянцев
В 1892 г. Румянцев переехал в Вятку, где поступил на службу в Казённую палату, работая там сначала писцом и помощником бухгалтера, а затем бухгалтером и секретарём. Его юношеское увлечение искусством переросло в желание заняться им всерьёз. Знакомство с местными художниками – Н. Н. Хохряковым, постоянно жившим в Вятке, с А. А. Рыловым и А. Н. Юдиным, часто приезжавшими в родные места из Петербурга, их практические советы и указания, работа вместе с ними на этюдах помогали Румянцеву овладевать навыками профессионального мастерства. К тому же для пополнения своих знаний по искусству Николай Николаевич ездил в Москву и Петербург, где посещал музеи, знакомился с открывающимися там выставками, выписывал разные художественные журналы. Это принесло свои положительные плоды.
В 1897 г., сдав экстерном экзамены в Петербургской академии художеств, Румянцев получил от неё свидетельство на право преподавать рисование в средних учебных заведениях. В 1900 г. он поступил в Вятскую Мариинскую женскую гимназию, где стал вести этот предмет. Однако составление школьных программ, работа с неугомонной молодёжью не принесли педагогу морального удовлетворения – такого рода деятельность показалась ему скучноватой. Румянцеву хотелось больше внимания уделять творчеству, да и организаторская работа казалась ему более значительной. Поэтому в 1903 г. гимназия была оставлена.
Чуть раньше, в 1901 г., группа вятских художников – Н. Н. Хохряков, А. В. Зубов, С. А. Лобовиков, а среди них и Н. Н. Румянцев – открыли первую выставку работ местных авторов. Она прошла с успехом, сблизила их и положила начало для периодического проведения подобных смотров в последующие годы. Причём в них, помимо постоянно живущих в Вятке художников, стали участвовать и мастера искусства, находящиеся в Москве, Петербурге. Работа по устройству подобных выставок становилась всё более значимой, поэтому появилась потребность в организации постоянно действующего художественного кружка с конкретным уставом, образец которого и привёз из Вологды Румянцев.
В 1909 г. такой кружок в Вятке открылся. Его учредителями стали Н. Н. Хохряков, Н. Н. Румянцев, С. А. Лобовиков (первый председатель правления кружка), А. И. Столбов. В. С. Кушелев, ряд других деятелей культуры. Круг задач, стоящих перед кружком, был широк и разнообразен, но всё-таки главным его делом явилось открытие 5 (18) декабря 1910 г. художественно-исторического музея, который стал первым музеем подобного плана на всём севере и северо-востоке России, а также «первым художественно-воспитательным учреждением в Вятке» (С. А. Лобовиков).
На первых порах это был музей кружка, но в 1918 г. он стал самостоятельным учреждением, подведомственным Наркомпросу, и получил новое наименование – Вятский губернский музей искусства и старины. Год спустя Румянцев был назначен там старшим хранителем. Музей на протяжении 1920–1930-х гг. ещё не раз менял свой состав и название. По-разному именовалась и должность Николая Николаевича: старший хранитель – заведующий художественным отделом – директор. Но в течение всех этих лет, почти до конца жизни, Румянцев являлся подлинным руководителем музея. Круг его обязанностей был на редкость широк. Помимо административной работы, он вместе со своим коллегой и другом Н. Н. Хохряковым занимался комплектованием музейной коллекции, изучал поступающие в неё экспонаты, организовывал выставки, водил по ним экскурсии, дежурил в экспозиционных залах. При его участии в музее были созданы художественная библиотека с гравюрным кабинетом, лекторский отдел с оборудованным помещением для проведения занятий кружков и чтения лекций, а также негативный кабинет с фотолабораторией для изготовления диапозитивов. И заметьте, что всё это делалось в весьма непростые для страны 1920-е гг.
Нельзя не отметить и работу Румянцева в Вятском комитете по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Будучи членом его коллегии по губмузею, он на протяжении 1919–1927 гг. совершал частые поездки по уездам губернии, во время которых занимался самой разноплановой деятельностью: зарисовывал и брал на учёт памятники национального зодчества, собирал и вывозил в Вятский музей экспонаты по народному творчеству, церковной археологии и кустарному производству. Помимо этого, Николай Николаевич принимал участие в открытии ряда уездных музеев и художественных отделов в уже имеющихся, обследовал и инструктировал эти музеи (в Уржуме, Нолинске, Слободском, Котельниче, Малмыже, Халтурине, Яранске), иногда помогал им в составлении экспозиции.
Но и это ещё не всё. В 1919 г. Румянцев принимал участие в открытии Вятских художественно-промышленных мастерских, а в 1926 г. – Вятского филиала АХРРа, став его председателем и активным участником выставок.
Это далеко не полный перечень тех дел, которыми занимался Румянцев в первые десятилетия ХХ в.
Казалось бы, при такой большой загруженности у него не оставалось времени, чтобы посвятить себя искусству. Но были выходные и праздничные дни, были довольно частые поездки по губернии, в которые художник неизменно брал с собой альбом, кисти, краски, карандаши. И вот тогда, пользуясь любой возможностью, он с радостью отдавался любимому занятию.
Румянцев вступил в искусство в сложное и противоречивое время (рубеж XIX–XX вв.), в котором причудливо переплетались тенденции и влияния самого разного толка. Это был период возникновения ряда значительных творческих организаций с разными теоретическими платформами («Мир искусства», «Союз русских художников», «Голубая роза», «Бубновый валет»), период смелых экспериментов, ниспровержения старых авторитетов и утверждения новых, что, прежде всего, было характерно для художников-авангардистов. Николай Николаевич, будучи восприимчивым по натуре, не чуждался веяний времени, добросовестно старался уяснить суть происходящего, но не попал под их непосредственное влияние. Для него всегда главным учителем была жизнь, а основным объектом внимания – натура. По своим взглядам на задачи искусства это откровенный реалист. Подтверждением тому являются многочисленные произведения художника.
Румянцев, прежде всего, известен как интересный график, но на разных этапах своего творческого пути он уделял немало внимания и живописи.
В 1890-е гг. Николай Николаевич создавал преимущественно натурные пейзажи, чаще всего этюды. В них запечатлено то, что привлекало зоркий взгляд художника, было близко и дорого ему: поля, лесные опушки, озёра, речные берега, мельницы. В подобных работах не следует искать каких-либо живописных находок, скрытого смысла. Простые и неброские, они фиксируют характерные приметы конкретного места, являясь одним из способов познания окружающего мира, представляя собой своего рода «портрет» увиденного.
В предреволюционный период Румянцев создавал и отдельные произведения других жанров. Таковы, в частности, выполненный в мягкой серебристой гамме «Женский портрет» (1900-е гг.) и натюрморт «Древние одежды» (1912), который считается одной из лучших живописных работ автора.
В натюрморте изображены довольно разнородные предметы: нарядные ткани, женский головной убор – кокошник, нитка жемчуга, янтарные бусы, раковины, сосновая ветка, блюдо. Но умение художника гармонично сочетать запечатлённые предметы, передать их материальную осязаемость и пластическую красоту, выразительность рисунка, декоративность цветовой гаммы, построенной на сочетании серебристо-розовых, перламутровых, фиолетовых, коричневато-жёлтых, зелёных тонов, придают работе определённую целостность, превращают её в радующее взор праздничное зрелище.
К тому же при ознакомлении с изображаемыми предметами у зрителей (в зависимости от их творческого воображения) могут возникнуть различные предположения о владельце подобных вещей, да и о пристрастиях самого художника, который, подобно многим мастерам искусства того времени, питал несомненный интерес к национальному прошлому страны, к быту и культуре её народа. Не случайно известный российский искусствовед Ю. Герчук в своей книге «Живые вещи» пишет: «Предмет быта, согретый теплотой повседневного общения с людьми, позволяет прикоснуться к их жизни более осязательно и интимно, чем это возможно в развёрнутой сюжетной картине» 1 .
А в целом мир предметов, «перечисленных» автором, является как бы образным эквивалентом разнообразия и красоты окружающей действительности, радости земного бытия человека.
К натюрморту Румянцев не раз обращался и в последующие десятилетия, изображая, в основном, нарядные красочные букеты. Таково полотно «Цветы» (1935), где на сложном в тональном отношении сером фоне выразительно выступают тёмно-красные, розовые, белые флоксы и астры. Это тоже своего рода «праздник жизни».
В 1920–1930-е гг. художник продолжал активно работать в жанре пейзажа. Им были написаны картины «Весна» (1920-е гг.), «Лунная ночь» (1928), «В лесу у озера» (1928), «Лес» (1933), ряд других. Здесь следует отметить, что в указанный период у Румянцева наметился новый метод работы над живописными произведениями. Теперь он, отойдя от тщательного изучения натуры и бережного следования ей, начал компоновать свои полотна непосредственно в мастерской, пользуясь ранее созданными зарисовками. В качестве примера можно назвать картину «Лес», в основу которой положен выполненный итальянским карандашом рисунок «Зимой в лесу» (1929).
Автор практически без изменений перенёс в живописное полотно мотив и композицию графического листа, но ввёл в него условный цвет, произвольно усилил светотеневые контрасты. И в результате получился не лишённый своеобразного очарования сочинённый пейзаж. В нём всё привлекает внимание: сам мотив (исполненный тишины и покоя уголок зимнего леса в солнечный день), ритмичность в изображении уходящих от переднего плана в глубину деревьев, удачное использование контрастов света и тени, нарядная колористическая гамма, построенная на сочетании коричневых, зелёных, белых и голубых тонов. И хотя работа выполнена на основе вполне реального натурного рисунка, в ней присутствуют нотки таинственности, какой-то недоговорённости.
Следует напомнить, что в 1920–1930-е годы жанр пейзажа считался в отечественном искусстве второстепенным, неактуальным, малоинтересным новому рабоче-крестьянскому зрителю. Правительство, в руках которого находились все рычаги культуры, постоянно рекомендовало литераторам, художникам, музыкантам, деятелям театра и кино в доступной и понятной форме отображать достижения советских людей в разных сферах жизни, создавать произведения, отражающие темы героического прошлого страны, индустриализации, колхозного строительства, нового быта. И такие работы, разумеется, разного художественного достоинства, в изобилии появлялись на многочисленных выставках, как в центре, так и на местах.
Вероятно, под влиянием момента и Румянцев решил обратиться к нехарактерной для него области искусства – бытовой картине.
В 1933 г. он приступил к работе над полотном «Базар», в котором поставил перед собой непростую композиционно-колористическую задачу – изобразить группу людей, собравшихся на базаре в яркий, солнечный зимний день. К сожалению, работа не была завершена. Год спустя художник написал картину «Собираются на базар». Но её не назовёшь удачей автора. Интересная по замыслу работа имеет определённые просчёты: вялость цветового решения, статичность фигур… Всё-таки жанровая композиция – это не та сфера творчества, в которой Румянцев мог в полной мере проявить своё «я». По складу дарования он – прежде всего пейзажист, как и его коллеги, вятские художники Н. Н. Хохряков, С. А. Вшивцев, А. И. Деньшин, создавшие в указанный период немало значительных работ, посвящённых родному краю. Наиболее полное представление о достижениях Румянцева-пейзажиста можно получить, знакомясь с его серьёзным графическим наследием.
Говоря об этой стороне творческой деятельности художника, следует отметить, что он работал в самых разных техниках – выполнял свои произведения карандашом, акварелью, гуашью, пастелью, пользовался также белилами, тушью, чернилами, часто в пределах одного листа совмещал разные техники. Румянцев тонко чувствовал возможности материала, в основном, серой бумаги, активно вводил этот цвет в свои красочные гармонии.
Разумеется, произведения художника далеко не равнозначны по своим задачам и решению.
В предреволюционные годы ощущается некоторая разбросанность тематических интересов автора. То он создавал работы, в которых стремился передать особенности колорита русского севера с его широкими просторами, грядой леса, чахлыми, искорёженными холодными ветрами деревьями, небом, расцвеченным северным сиянием – «Тундра» (1909), «Северное сияние» (1909). То его внимание привлекали архитектурные ансамбли старой Вятки, и в результате возникали выполненные тушью рисунки с изображением известных местных храмов – «Вятка. Кафедральный собор» (1910), «Вятка. Спасский собор» (1910), «Вятка. Мужской монастырь» (1913).
А в 1917 г. Румянцев, увлёкшись индустриальным пейзажем, создал «Серию заводов», в многочисленных листах которой добросовестно «перечислил» характерные приметы подобного пейзажа: заводские корпуса, мастерские, дымящие трубы, двор с хозяйственными постройками, железнодорожную колею с паровозом, фонари…
Но всё-таки и тогда уже чувствовалось явное тяготение мастера к природе Вятского края, которую он изображал в разное время года и суток, при разном её состоянии.
А после Октября 1917 г., когда приходилось по делам службы совершать частые поездки по уездам губернии, в графических листах художника окончательно утвердилась его главная тема – земля родная.
Н. Н. Румянцев. Дымково. Крыши. 1923
Николай Николаевич был очень подвижным человеком, особенно если дело касалось работы. Неутомимость его и любознательность казались поистине исключительными. С альбомом в руках он мог шагать километрами. И до чего же много мотивов, часто ещё никем не запечатлённых, удивительно русских, более того – вятских, находил художник во время этих пеших путешествий. Работая на пленэре, пристально всматриваясь в натуру, улавливая её различные нюансы, обогащая свою палитру, Румянцев создавал десятки рисунков, акварелей, гуашей, в которых любовно запечатлевал самые разные уголки родного края. Они на редкость просты и незатейливы. Это многочисленные вятские деревушки (Шавели, Моряны, Тукмачи, Холкидоново, Лянгасы, Санники…), сёла (Богородское, Красное, Шестаково), родина уникального местного народного промысла – слобода Дымково, старая Вятка, старинный купеческий город Слободской… Для Румянцева не существовало деления на главное и второстепенное в окружающем мире. Для него любое проявление жизни было значительным. С одинаковой заинтересованностью автор изображал памятник национального зодчества, на который мы сегодня смотрим, как на свидетеля давно минувших времён, хранителя памяти ушедших поколений – «Вятский Трифонов монастырь» (1919); медленно текущий между заснеженных берегов ручей с тёмной, стынущей водой – «Ручей». Эскиз (1923); деревенские задворки с тесно прижавшимися друг к другу ветхими деревянными строениями – «Зады». Эскиз. (1923); безлюдную улочку старого провинциального города с невысокими домами, расположенными за ними церквями, покосившимися заборами и воротами («Провинция. Вятская улица. г. Слободской»). Данный перечень разных по своим мотивам графических листов может быть значительно расширен.
Произведения художника не однозначны по степени законченности. Среди них есть такие (чаще это рисунки тушью, чернилами), которые представляют собой лишь беглые суховатые наброски увиденного. Но рядом с ними существует немало интересных, вполне завершённых карандашных рисунков, привлекающих внимание точным штрихом, уверенно лепящим форму, удачно разработанным пространством. В них чувствуется, что, рисуя непосредственно с натуры, автор умеет найти наиболее характерную для выбранного мотива композицию, отбросить частности, подчеркнуть главное, сохраняя при этом свежесть первого впечатления от изображаемого уголка земли.
При всём разнообразии мотивов, техник исполнения и, конечно, авторских задач у произведений Румянцева есть нечто общее. Это жизненная достоверность запечатлённого, простота и естественность композиции, искренность чувств художника, а если обратиться к работам, в которых активно используется цвет (акварель, гуашь, смешанная техника), то заметишь, что, помимо названных качеств, в них присутствует и такая ярко выраженная особенность, как декоративность колористического решения.
Возьмём, к примеру, гуашь «Стволы. Декоративный эскиз» (1920). Её мотив предельно прост. Перед зрителями предстаёт покрытая зелёной травой земля. Над ней синее небо с серовато-белыми облаками. А на его фоне чётко выступают желтовато-коричневые стволы деревьев с причудливо изогнутыми ветвями и редкой зелёной кроной. Вот, казалось бы, и всё. Но при такой лаконичности изображения, благодаря звучной цветовой гамме, лист рождает ощущение свежести и бодрости.
Несколько иной по колориту и звучанию является работа «Кузницы» (1928), выполненная в смешанной технике. В ней на первом плане опять-таки изображена земля, поросшая зелёной травой. Небо здесь неспокойно, бурое, с розовыми отсветами. А в центре расположены серые деревянные постройки, сквозь проёмы которых видны вспышки пламени находящихся внутри горнов. Этот лист, в котором переплетаются пейзажный и жанровый мотивы, вызывает ощущение скрытого напряжения, какого-то внутреннего дискомфорта.
И так каждая работа в силу своеобразия своего мотива и цветовой палитры рождает у зрителей различные представления и чувства.
Иногда в произведениях Румянцева встречаются такие колористические решения, которые, на первый взгляд, могут показаться неестественными. Так, например, земля у него может быть не только тёмной, коричневой, но и лиловой, небо не только синим или голубым, но и серым, бирюзовым, даже сиреневым. А уж если автор изображает закат, то тогда краски на небе у него сливаются в какой-то многоцветный сплав (розовые, голубые, белые, желтоватые…), и тогда, кажется, что в окружающем мире разливается торжественная тишина.
Но стоит призадуматься, обратиться к своим зрительным воспоминаниям, как начинаешь понимать, что природа, этот вечный творец, может создать и не такое.
Правда, иногда интенсивность натурного цвета автор слегка усиливает произвольной яркостью красок палитры. Но при этом у него нет ни малейшего эстетского любования цветовой и тональной игрой. Декоративность художник сочетает с натурным мотивом, с фрагментом, взятым из самой природы. И поэтому его произведения всегда вызывают ощущение реальности увиденного.
В целом жизненно правдивые, технически хорошо исполненные, согретые тёплым поэтическим чувством работы мастера являются доверительным рассказом о родном крае, его своеобразии и красоте.
Представление о Румянцеве будет недостаточно полным, если не упомянуть о нём, как о литераторе, обращающемся и к прозе, и к драматургии.
Пожалуй, самой известной его работой в этой области является рассказ «Сизые луга». Полный печали, он повествует о несчастной судьбе двух молодых влюблённых, живущих среди прекрасных лугов в долине реки Ярани, которые в силу драматически сложившихся обстоятельств так и не смогли соединить свои жизни. Этот рассказ Румянцева был отмечен первой премией на Всероссийском конкурсе журнала «Новое слово» в Петербурге в 1911 г.
Известный кировский краевед Е. Д. Петряев в своей книге «Литературные находки» 2 , помимо названной работы, отмечает ещё целый ряд произведений Николая Николаевича. Это мрачный по духу рассказ «Подвиг», опубликованный в «Северных записках» (1915, № 5–6); повести «Баркас № 27», «Боташ-Нил», «Олек и Гиле», которые готовились к изданию в Вологде, но так и не вышли в свет; бытовая драма «Речные волки. Картины речной жизни», предназначенная для театров, но не поставленная на сцене. Петряев называет также сохранившиеся рукописи рассказов Румянцева: «Туман», «Самогон», «Ледоход», «Тревожная масленица» и пьесы «В затоне», написанной для Московского художественного театра.
Приходится констатировать, что данная сторона творческой деятельности Румянцева пока ещё практически не изучена и ждёт своего дальнейшего исследования.
Всё это, вместе взятое, – живописные и графические произведения, хранящиеся в коллекции Вятского художественного музея имени В. М. и А. М. Васнецовых, литературные труды, архивные материалы, отдельные небольшие публикации на страницах местной печати и каталоги выставок, открывавшихся в г. Кирове, – позволяет воссоздать образ Николая Николаевича Румянцева, многогранно одарённого человека, имя которого было одним из наиболее популярных среди вятских художников первых десятилетий ХХ в.
Примечания
1 Герчук Ю. Живые вещи. М., 1977. С. 5.
2 Петряев Е. Литературные находки: очерки культ. прошлого Вят. земли. Киров, 1996. С. 184–185.
Российский государственный деятель, меценат, коллекционер, граф Николай Петрович Румянцев родился 14 апреля (3 апреля по старому стилю) 1754 года. Сын фельдмаршала Петра Румянцева-Задунайского.
Получил домашнее образование. С девяти лет был записан в военную службу. В 1773 году стал камер-пажом .
В 1774 году был отправлен на учебу в Лейденский университет (Германия), много путешествовал по Европе. Вернувшись в 1779 году в Россию, по желанию отца посвятил себя дипломатической деятельности .
Дипломатическую службу начал в качестве полномочного министра во Франкфурте-на-Майне при сейме Священной Римской империи и курфюрстском округе Нижнего Рейна. Во время Великой Французской революции был посредником между Екатериной II и Бурбонами.
При Румянцев попал в опалу и смог вернуться к государственной деятельности только при . В 1801 году он стал членом Государственного совета, сенатором, директором водных коммуникаций, в 1802 году министром коммерции. На этом посту Румянцев способствовал улучшению водных путей государства, освоению восточных и северных регионов страны; снаряжал экспедиции, в том числе и первую российскую кругосветную под командованием Юрия Лисянского и Ивана Крузенштерна.
В 1808 году, как сторонник русско французского союза, Николай Румянцев был назначен министром иностранных дел с сохранением прежних обязанностей.
В 1809 году за деятельность по заключению Фридрихсгамского мира со Швецией и присоединению Финляндии получил звание государственного канцлера.
В 1810 году граф Румянцев стал председателем Государственного совета.
В 1812 году, при известии о выступлении Наполеона против России, с Румянцевым случился апоплексический удар , значительно повредивший его слух.
Непрерывное отступление русских войск в начале Отечественной войны отразилось на отношении общества к Румянцеву, известному своим расположением к Наполеону и к Франции. Его недруги сделали попытку сместить графа, поручив английскому генералу Вильсону намекнуть императору о необходимости смены министра. Александр I ответил Вильсону, что он "не может напрасно пожертвовать верным и преданным ему лицом". Граф Румянцев остался во главе министерства иностранных дел, но уже только номинально. Он был отстранен от личных сношений с императором по дипломатической части, ему давали подписывать и скреплять бумаги, написанные другими лицами.
В 1813 году Румянцев просил об отставке , но получил ее только в 1814 году.
Выйдя в отставку, граф продолжал оказывать покровительство мореплаванию и торговле, снарядив и профинансировав несколько дальних экспедиций. Румянцев отправил за свой счет экспедицию на корабле "Рюрик" под начальством капитана Отто Коцебу (1815-1818) для открытия северного морского прохода между Азией и Америкой, принимал участие в организации экспедиций Леонтия Гагемейстера, Петра Корсаковского и др.
Румянцев собрал большую библиотеку, а также коллекции рукописей, этнографических и нумизматических материалов, легших в основу Румянцевской библиотеки в Москве, которая вошла в фонд Государственной библиотеки Российской Федерации.
Румянцев субсидировал деятельность кружка, в который входили историки и библиографы Евфимий Болховитинов, Александр Востоков, Константин Калайдович, Павел Строев и др. Принимал деятельное участие в сборе документов и материалов по истории России, как внутри государства, так и за рубежом (в архивах и библиотеках Германии, Италии, Франции, Швеции и др.). На средства Румянцева были изданы свыше 40 книг, среди которых "Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым" (1818), "Памятники Российской словесности XII в." (1821); "Белорусский архив древних грамот" (1824). Румянцев был почетным членом многих академий и ученых обществ.
14 (3) апреля 1754 года родился Николай Румянцев, государственный деятель, меценат, основатель Румянцевского музея.
Личное дело
Николай Петрович Румянцев (1754 - 1826) был сыном знаменитого военачальника Петра Румянцева-Задунайского . Он родился в Санкт-Петербурге, получил домашнее образование и в возрасте девяти лет был записан на военную службу. В 1772 стал камер-юнкером при дворе Екатерины II. Через год, по желанию императрицы, был отправлен на учебу в Европу. Николай Румянцев учился в Лейденском университете, посетил Париж, Женеву, Берлин, Рим, Венецию. По возвращении продолжил придворную службу, в 1779 году получил чин камергера.
В течение15 лет был послом России при сейме Священной Римской империи во Франкфурте-на-Майне. По возвращении в Россию в 1795 году был назначен в состав Особой комиссии по изменению курса медной монеты, затем стал директором Государственного заемного банка.
Очередной карьерный взлет ожидал Румянцева при вступлении на престол Александра I. Тогда он стал членом Непременного совета - совещательного органа при императоре, который в первый год его правления мог даже опротестовывать императорские указы. В дальнейшем Александр назначал Николая Румянцева на посты министра коммерции, директора департамента водных коммуникаций, затем министром иностранных дел (1808 год).
Возглавляя министерство иностранных дел, Румянцев был последовательным сторонником союза с наполеоновской Францией.
В 1810 году Румянцев стал председателем Государственного совета и Комитета министров. После нападения Наполеона на Россию в 1812 году пережил апоплексический удар. В начале 1813 года ушел в отставку.
Чем знаменит
Хотя Николай Румянцев занимал высокие государственные посты, наибольшую славу ему принесла деятельность, которой он посвящал свой досуг, а полностью предался ей после выхода в отставку. Он стал известен своей коллекцией книг, рукописей, монет, этнографических экспонатов, ставших основой Румянцевского музея. Вокруг Николая Румянцева сложился кружок историков и археографов в составе Павла Строева, Константина Калайдовича, Евфимия Болховитинова, Николая Бантыш-Каменского и других, разыскивавших и издававших письменные источники по истории России. Этой деятельностью занималась и организованная Румянцевым в 1811 году «Комиссия печатания государственных грамот и договоров». Среди открытых членами кружка исторических памятников - Изборник Святослава 1073 года, Судебник Ивана III, сочинения Кирилла Туровского и многие другие.
О чем надо знать
Все свое богатое собрание книг, карт, рукописей, этнографические и нумизматические коллекции Николай Румянцев завещал «представить на общую пользу». В 1826 году все коллекции и библиотека были переданы братом Николая Румянцева Министерству народного просвещения.
В 1828 году был официально учрежден Румянцевский музей, который расположился в особняке графа Румянцева на Английской набережной. Однако за первые 30 лет своего существования музей пришел в упадок и в 1861 году был передан в Москву. Там библиотека и музейные коллекции расположились в Доме Пашкова. Он был объединен с Московским публичным музеем, и в результате возникли три основных раздела живописный, гравюрный и этнографический («Дашковский музей»), в который вошли собрания русских путешественников. Входившая в состав музея Румянцевская библиотека в 1863 году была провозглашена публичной. В 1924 году в здании музея была создана библиотека имени Ленина, унаследовавшая его книжное собрание. Произведения живописи и графики были переданы в Государственный музей изобразительных искусств и Третьяковскую галерею, а этнографические коллекции - в Музей народов СССР (ныне Российский этнографический музей).
Прямая речь
«Душой этого движения был человек, имя которого блестит одной из самых светлых точек в тусклом прошлом нашего просвещения. То был граф Н. П. Румянцев. Сын екатерининского героя, министр коммерции и потом государственный канцлер Александра I после Тильзитского мира, проводник политики французского союза, образованный русский вельможа, воспитанный в духе просветительных космополитических идей XVIII в., граф Н. П. Румянцев на склоне жизни стал горячим поклонником национальной русской старины и неутомимым собирателем ее памятников, за что в 1817 г. был избран в почетные члены Общества истории и древностей российских. Не он один попадал в такой своеобразный и запутанный узел условий: русское просвещение шло тогда вообще перекрестными путями. Из водоворота острых международных отношений наполеоновской эпохи он укрылся в обитель археологии и палеографии. В подчиненном ему Московском архиве Министерства иностранных дел он поддержал и усилил ученую деятельность, внесенную туда историографом Миллером. Здесь он собрал вокруг себя кружок лиц, силы которых умел объединить и направить к одной цели. То были управляющие и служащие архива. Все это крупные имена в летописях русской историографии и все они значатся в списках Общества истории и древностей Российских. Установилась самая тесная связь между Обществом и архивом. Архив служил им золотоносным рудником, который они раскапывали, Общество - совещательным кабинетом. Румянцев поддерживал их, снаряжал из них ученые экспедиции, тратил сотни тысяч на ученые предприятия и издания, заряжал их той страстью, которую сам называл "алчностью к отечественным древностям". Мы не поймем тогдашнего русского археолога-любителя, т. е. не поймем большинства тогдашних членов нашего Общества, не войдем в их настроение, если не разберем разнообразных нитей, из которых сплеталась любовь тогдашнего образованного русского человека к отечественной истории и древностям. Граф Н. П. Румянцев принадлежал к любопытному типу любителей отечественных древностей, появившемуся при Екатерине II, действовавшему при Александре I, и при этом сам неутомимо собирал и собрал коллекцию рукописей, составляющую лучшую часть рукописных сокровищ Румянцевского музея, в которой он сам видел свое настоящее богатство: "Я только тогда и кажусь..." Прибавьте к этому его почтительное отношение к своим сотрудникам, которые были подчинены ему по службе. Культ разума, в котором он был воспитан, превратился у него в почитание чужого ума, учености и таланта».
10 фактов о Николае Румянцеве
- На гербе Румянцевых был девиз Non solum armis «Не только оружием».
- Посетив в юности Париж, Николай Румянцев встречался там с Вольтером.
- По поручению Екатерины II, Румянцев участвовал в тайных поисках невест для ее внуков, великих князей Александра и Константина.
- Легенда приписывает Николаю Румянцеву роман с императрицей Марией Федоровной, женой Павла I.
- Румянцев принял деятельное участие в организации первого русского кругосветного плавания на судах «Нева» и «Надежда», а также полностью финансировал кругосветное плавание брига «Рюрик» под командованием Отто Коцебу. Вернувшийся в 1818 году бриг «Рюрик» стоял на Неве напротив дома Румянцева.
- Именем Николая Румянцева названы вид бабочек Papilio rumanzovia и пальм Syagrus romanzoffiana , открытые в ходе экспедиции Отто Коцебу.
- Также имя Румянцева получил один из атоллов в архипелаге Туамоту (современное название Тикеи).
- Николай Румянцев был похоронен в Гомеле, в Петропавловском соборе. На его могиле была установлена бронзовая копия мраморной скульптуры «Мир» работы Антонио Кановы, хранившейся в петербургском особняке Румянцева. В годы Великой Отечественной войны надгробие было утрачено.
- В библиотеке Румянцева было 104 инкунабулы - печатных книги, изданных до 1 января 1501 года. Также там были пражское издание Библии Франциска Скорины, книги издательств Альда Мануция и Эльзевира, большое количество русских первопечатных изданий, первое издание «Слова о полку Игореве», первые два издания «Энциклопедии» Дидро и Д"Аламбера.
- В особняке Румянцева, по адресу Английская набережная, дом 44, ныне находится филиал Государственного музея истории Санкт-Петербурга.
Материалы о Николае Румянцеве
3 (14) апреля 1754 г. в с. Стряпково Юрьевского уезда Владимирской губернии в семье знаменитого полководца П. А. Румянцева-Задунайского родился сын Николай, будущий дипломат, канцлер, действительный тайный советник; председатель Государственного Совета; меценат, коллекционер; основатель частного музея, созданного «на благое просвещение».
Румянцев получил домашнее образование, затем был записан в лейб-гвардии Конный полк. В 1768 г. он был переведён в лейб-гвардии Семёновский полк и в январе 1769 г. за службу отца был пожалован в прапорщики. В августе 1772 г. Румянцев был пожалован в камер-юнкеры и вместе с братом Сергеем находился при дворе императрицы Екатерины II , посещая в числе избранных «эрмитажные собрания» государыни. В 1774-76 гг. в целях дополнения своего образования он путешествовал по Европе, слушал лекции в Лейденском университете, встречался с французским философом-просветителем Вольтером. В 1776-1781 гг. Румянцев вновь служил при дворе, где сблизился с цесаревичем Павлом Петровичем.
В 1781-1795 гг. Румянцев состоял на дипломатической службе в Германии. В своих донесениях в Петербург он подробно описывал внутриполитические события и ходатайствовал перед императрицей об определении многих из эмигрантов на российскую службу.
По возвращении в Россию в 1795 г. Румянцев был назначен в состав особой Комиссии для обсуждения вопроса об изменении курса медной монеты, а в апреле 1796 г. - возглавил Государственный заёмный банк, одновременно заняв должность сенатора 1-го Департамента Сената. В мае 1796 г. он вошёл в состав Комитета для изыскания средств к скорейшему погашению государственных долгов и к изысканию новых средств для удовлетворения государственных потребностей.
Вступивший на престол император Павел I , благоволивший Румянцеву, в ноябре 1796 г. пожаловал его в гофмейстеры, спустя неделю - в обер-гофмейстеры Высочайшего Двора, а через несколько дней - в действительные тайные советники. В декабре 1797 г. Румянцев стал одним из директоров Вспомогательного для дворянства банка.
При императоре Александре I Николай Петрович был назначен присутствовать в Непременном (с января 1810 г. - Государственном ) совете и в 1-м Департаменте Сената. В 1801-09 гг. он также состоял директором водных коммуникаций. При нём были устроены Обводный и Лиговский каналы в Петербурге, проложен водопровод в Москву из Мытищ. В столице Российской империи он руководил сооружением двух мостов на р. Мойке, «обложением Невы гранитом» и другими важными работами.
С учреждением в России министерств в 1802 г. Румянцев был назначен министром коммерции и занимал этот пост до ликвидации министерства в июне 1811 г. В феврале 1808 г. он стал министром иностранных дел. Одновременно с министерской должностью он также являлся председателем Государственного совета и Комитета министров. В сентябре-октябре 1808 г. Николай Петрович сопровождал Александра I на встрече с французским императором Наполеоном I в Эрфурте, где вёл переговоры с министром внешних сношений Франции Ж. Б. Шампаньи. В 1809 г. в результате умелых переговоров русского дипломата со Швецией был подписан Фридрихсгамский мирный договор , утвердивший за Россией Финляндию. В награду за это Румянцев был произведён в звание государственного канцлера. В июле 1812 г. он заключил союзный договор с Испанией. После завершения войны с Наполеоном Румянцев в 1813 г. обратился к императору с просьбой об отставке, которая была дана ему в августе 1814 г. (с сохранением звания государственного канцлера).
За свою службу Н. П. Румянцев был удостоен многих высших российских орденов; состоял почётным членом Вольного экономического общества, Петербургской Академии Наук , Общества любителей истории и древностей Российских в Москве и других организаций. Румянцев приобрёл известность как собиратель книг и рукописей, этнографических и археологических материалов, живописи, скульптуры, которые положили начало Румянцевскому музею .
Румянцев объединял вокруг себя известных русских историков и археографов своего времени. В 1811 г. при архиве Министерства иностранных дел в Москве он учредил Комиссию печатания государственных грамот и договоров. По его инициативе и на его средства был издан целый ряд русских памятников, представляющих собой большую историко-культурную ценность.
Николай Петрович Румянцев скончался в Петербурге в 1826 г. и был похоронен в своем имении Гомель Могилевской губернии. После его смерти не осталось завещания. Выполняя устную волю брата, Сергей Петрович Румянцев передал его коллекцию государству «на пользу Отечеству и благое просвещение», которая легла в основу московских Румянцевского и Публичного музеев. С этой коллекции берёт своё начало история Российской Государственной библиотеки.
Лит.: Коваль Л. М. Дело и имя графа Николая Петровича Румянцева // Вестник Библиотечной Ассамблеи Евразии. 2003. № 1. С. 25-28; Николай Петрович Румянцев: жизнь и деятельность (1754-1826): Библиографический указатель книг, статей из сборников, журналов, газет на русском языке. М., 2001; То же [Электронный ресурс]. URL : http:// www. rsl. ru/ ru/ s3/ s331/ s122/ s1223366/ ; Николай Петрович Румянцев (1754-1826) // Великие люди - библиотекари: от А до Я. Сер. 1. Вып. 1. М., 2005; Переписка государственного канцлера графа Н. П. Румянцева с московскими учёными: Ко дню пятидесятилетнему юбилея Румянцевского музея. М., 1882; Румянцев Н. П. Письмо графа Н. П. Румянцева С. Ф. Стрекалову 26 февраля (9 марта) 1794 г. // Русская старина. 1896. Т. 88. № 12. С. 584; Сараскина Л. Граф Н. П. Румянцев и его время. М., 2003; Толстяков А. П. Румянцев Николай Петрович // Книга: Энциклопедия. М., 1999; Щукин Д. С. Государственная и просветительская деятельность Николая Петровича Румянцева конца XVIII - первой четверти XIX в.: дисс. ... к. и. н. Саранск, 2005.
См. также в Президентской библиотеке:
Белорусский архив древних грамот. Посвящение И. И. Григоровича Н. П. Румянцеву. М., 1824
;Граф Николай Петрович Румянцев: Очерк из русской историографии / Сост. проф. В.С. Иконников // Русская старина. Г. 12 1881, Т. 32, кн. 9-12, сентябрь-декабрь. СПб., 1881. C. 47
;Дело о новом торговом договоре с Португальским правительством [б)] [Дело] : начато январь: Высочайший манифест 5 мая 1810 г. (РГИА. Ф. 1152. Оп. 1. 1810. Д. 3-б) ;
Дело по проекту нового торгового соглашения с Португальским двором [Дело] : 19 февраля - 23 марта 1811 г. (РГИА. Ф. 1152. Оп. 1. 1811. Д. 24) ;
Депеша министра иностранных дел Н. П. Румянцева посланнику в Константинополе А. Я. Италинскому о поражении французских войск при городе Красном и освобождении Смоленска [Дело] : 15/27 ноября 1812 г. (АВП РИ Ф. Канцелярия Министра иностранных дел Оп. 468. Д. 56) ;
Депеша министра иностранных дел Н. П. Румянцева посланнику России в Константинополе А. Я. Италинскому [Дело] : 16/28 октября 1812 г. (АВП РИ Ф. Канцелярия Министра иностранных дел Оп. 468. Д. 56) ;
Депеша министра иностранных дел Н. П. Румянцева посланнику России в Вене Г. О. Штакельбергу [Дело] : 27 сентября/9 октября 1812 г. (АВП РИ Ф. Канцелярия Министра иностранных дел Оп. 468. Д. 11622) ;
Записка министра коммерции Н. П. Румянцева, представленная Императору Александру I, «О торге с Япониею» [Документ] : 20 февраля 1803 г. (АВП РИ Ф. СПб. ГА, I-7 Оп. 6, 1802 г. Д. 1, п. 2, л. 6-9об) ;
Ивановский А. Д. Государственный канцлер граф Николай Петрович Румянцев: биографический очерк, с приложением. СПб., 1871 ;
Селифонтов Н. Н. Родословная Селифонтовых и Румянцевых: «для друзей». СПб., 1890 ;
Соколов Н. И. Рассуждение о времени крещения российской великой княгини Ольги: За награду, установленную покойным канцлером графом, Николаем Петровичем Румянцевым. Киев, 1832 .
Первая четверть XIX века - золотое время в истории русской славистики, и прежде всего, успехи наших ученых в этой области связаны с деятельностью так называемого Румянцевского кружка. Участниками этого кружка были такие знатоки прошлого, как академик Иосиф Христианович Гамель (1788-1861), зачинатель отечественного языкознания Александр Христофорович Востоков (1781 - 1864), первый русский книговед Василий Григорьевич Анастасевич (1775 - 1845), историк и библиограф Евфимий Алексеевич Болховитинов (1767 - 1837), молодые еще в ту пору археографы Константин Федорович Калайдович (1792-1832) и Павел Михайлович Строев (1796-1876). Страстные и увлеченные всепоглощающим делом, они по настоящему объявили археографическую охоту на летописи, своды законов, государственные акты и, в особенности, на рукописные книжные сокровища. Подготовка и издание летописей и актов стало главным в их жизни делом. Без этого невозможно развитие исторической науки. Они за небольшой период времени тщательно обследовали всевозможные архивы, монастыри, древние города и веси Российской империи, проделав при этом титаническую работу.
Создатель Румянцевского музеума. На гербе екатерининского вельможи графа Николая Петровича Румянцева (1754-1826) был начертан девиз «Не только оружием!». Всей своей деятельностью сын известного военачальника, фельдмаршала П. А. Румянцева-Задунайского старался оправдать этот девиз. Уже в юные годы он связал жизнь с книгой. Дипломатическая служба заставляла его много ездить, и из каждой поездки он привозил книги. Будучи, как и большинство коллекционеров, дилетантом, граф Николай Петрович на склоне лет окружил себя людьми, хорошо знавшими российскую историю и словесность. Участниками Румянцевского кружка были такие знатоки прошлого, как академик Иосиф Христианович Гамель (1788-1861), зачинатель отечественного языкознания Александр Христофорович Востоков (1781 - 1864), первый русский книговед Василий Григорьевич Анастасевич (1775 - 1845), историк и библиограф Евфимий Алексеевич Болховитинов (1767 - 1837), молодые еще в ту пору археографы Константин Федорович Калайдович (1792-1832) и Павел Михайлович Строев (1796-1876). Они помогали Н. П. Румянцеву комплектовать его коллекции, они же, видимо, натолкнули его на мысль о книгоиздательской деятельности. Началась она в 1813 г., когда в свет вышла первая часть «Собрания государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел» - издание во всех отношениях образцовое. Книга напечатана большим форматом - «в лист». На титуле - герб Румянцева с разбегающимися в стороны львами и тем девизом, который приведен выше. Граф был в меру тщеславен. Своим помощникам, следившим за типографскими работами, он писал: «Вообще же как сие издание делается сколько для пользы, столько и для славы, то сделайте мне одолжение, не щадите каких-либо небольших издержек, только бы соблюдена была вся чистота и красота тиснения». Часть тиража напечатали в библиофильском исполнении, на прекрасной веленевой бумаге. Общее количество изданий Н. П. Румянцева невелико - около 50. Но значение их таково, что современники говорили о румянцевской эпохе в истории русского книжного дела. Публиковал Николай Петрович главным образом источники и труды по истории России: «Законы великого князя Иоанна Васильевича и Судебник царя и великого князя Иоанна Васильевича» (1819), «Летопись Сибирскую (1821), записки иностранных путешественников по России - С. Герберштейна (1818) и барона Мейерберга (1827). К последнему изданию был приложен атлас рисунков Мейерберга, которые воспроизвели литографским способом. К слову, Н. П. Румянцев, а точнее, его помощники первыми широко применили этот новый печатный процесс в отечественной издательской практике. «Собрание словенских памятников, находившихся вне России», увидевшее свет в 1827 г., напечатано специально отлитым славянским шрифтом, придававшим изданию вид факсимильного. Впоследствии, уже в 1846 г., Академия наук использовала этот шрифт для первого научного издания «Остромирова Евангелия», подготовленного А. X. Востоковьм. Среди выпущенных Н. П. Румянцевым серьезных исторических трудов знаменитое исследование «отца славяноведения», чешского ученого Йосефа Добровского «Кирилл и Мефодий» - о возникновении славянской письменности. Перевел труд с немецкого молодой Михаил Петрович Погодин, впоследствии известный ученый. И еще одно издание, о котором надо упомянуть,- «Сведения о трудах Швайпольта Фиоля, древнейшего славянского типографщика» К. Ф. Калайдовича. Эта первая русская книга по истории книгопечатания, увидевшая свет в 1820 г., в открытую продажу не пошла - ее тираж всего 30 экземпляров. Произведений художественной литературы Н. II. Румянцев не издавал. Единственное исключение - «Певец на Кремле» Василия Андреевича Жуковского (1816). Титульный лист этой изящной книги гравирован на меди талантливым иллюстратором и художником-оформителем Степаном Филипповичем Галактионовым (1779 - 1854). А теперь - о коллекции Н.П.Румянцева, в которой были произведения живописи и скульптуры, древние монеты, археологические находки. Самую ценную ее часть - библиотеку, насчитывающую 28 500 томов,- Николай Петрович завещал «на благое просвещение». 23 ноября 1831 г. в Петербурге открылся Румянцевский музеум. Долгие годы он влачил жалкое существование: казна не хотела давать денег на его нужды. Новая история музея началась в 1862 г., когда его перевели в Москву и разместили в лучшем здании города - «Пашковом доме».
Первая страница Евангелия-апракос конца XII - начала XIII в.,
На которой - название первого цикла церковных чтений и начальные стихи
Евангелия от Иоанна. Апракосы - календарные сборники евангельских чтений.
Книга украшена заставкой и большим количеством инициалов раннего тератологического
(от греч. teras, teratos - чудовище) орнамента новгородского стиля, которому
Свойственны архаичные растительные, геометрические и зооморфные мотивы.
Книгописец неизвестен, и датировка сборника осуществлена
По особенностям письма и орнаментики
Штаб отечественной славистики. В начале XIX столетия произошли крупные перемены в русской исторической науке. Современники связывали их с появлением многотомной «Истории государства Российского», созданной официальным историографом Н.М. Карамзиным, чей труд имел огромный читательский успех и получил множество разнообразных откликов. Чем была русская историческая наука до Карамзина? П.Н. Милюков так отвечал на этот вопрос: «Несколько знатных любителей, несколько иностранных профессоров и несколько учеников, отправленных академией за границу, - вот и весь наш popular historicum конца XVIII столетия». Для рождения истории как науки должны были преобразиться взгляды на задачи и приемы исторического изучения. «Писание истории должно было смениться изучением ее; украшенное повествование о прошлом или откровение свету славных дел предков сменилось потребностью уяснить себе самим ход своего прошлого; патриотическое самопрославление уступило место национальному самопознанию».
Триодь постная. 2-я четв. XV в. Фрагмент текста с инициалом «Б» из Книги Исайи.
Книга, по которой отправляется церковная служба во время Великого поста.
Переписана в Новгороде священником Дионисием для Новгородского архиепископа Евфимия.
В стороне от шумной славы Карамзина, в сельском уединении творившего свой подвиг - и писательский, и научный, трудились другие талантливые современники, также посвятившие себя истории. «Писать историю, пока не собраны, не очищены, не изданы источники, казалось большинству этих современников сумасбродным предприятием; взяться за него - значило для них отступить от строгих требований критической истории, установившихся в русской науке со времени Шлёцера. Не исторический рассказ, а критические издания источников были, с этой точки зрения, ближайшею задачей русской исторической науки». И, как выражался сам Шлёцер, десяти Карамзиным не написать настоящей русской истории, пока не будут приготовлены для нее материалы. Следуя этой задаче, XVIII век завещал веку XIX-му два начатых, но незавершенных проекта: издание актов, которое вовлекло канцлера Румянцева в историографию, и издание летописей. Еше в 1791 г. Екатерина II, по настоянию обер-прокурора Св. синода А.И. Мусина-Пушкина, собирателя и ценителя древностей, издала указ об извлечении старинных документов из монастырских архивов. Среди находок и приобретений Мусина-Пушкина оказались истинные шедевры - древнейший из известных списков Начальной летописи, Лаврентьевский; оригинальный список «Русской Правды», а главное - приобретенная в 1788 г. у архимандрита Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского в составе сборника древних текстов рукопись «Слова о полку Игореве», изданием которой (1800 г.) завершился XVIII век. Накануне Отечественной войны друг Мусина-Пушкина - Н.Н. Бантыш-Каменский убедил коллекционера пожертвовать свое собрание в библиотеку Архива Коллегии иностранных дел.
Псалтырь. 2-я пол. XIV в. Разворот.
Миниатюра на развороте изображает молящегося царя Давида.
В медальоне - лик Иисуса Христа. Текст - начало 24-го псалма.
Псалтырь - собрание религиозных древнееврейских песнопении,
Составляющих одну из книг Ветхого Завета.
Все одиннадцать миниатюр в книге имеют более позднее,
Нежели текст, происхождение и относятся скорее к XVI - нач. XVII в.
Заставки и инициалы украшены тератологическим орнаментом.
Книга поновлялась с использованием золота
В Кирилло-Белозерском монастыре в конце XVI или нач. XVII в.
Однако тот медлил и «похвального намерения своего исполнить не успел»: пока он собирал ополчение в Ярославле, весь дом его и редкостная библиотека сгорели; в пламени пожара погибла единственная рукопись «Слова...» и часть тиража первого издания. Избежали огня Лаврентьевский список, который был подарен Александру I, и копия «Слова...», сделанная для Екатерины II. В том же, 1800 году приступил к печатанию критического исследования о Начальной летописи и Шлёцер; в 1809-м оно было напечатано с посвящением Александру I, который в благодарность пожаловал ученому немцу, в числе прочих даров, герб с изображением летописца Нестора. Предположительно в начале XII в. «Начальный летописный свод», созданный киевскими книжниками в годы княжения Ярослава Мудрого (1019-1054 гг.) и переработанный затем монахом Киево-Печерского монастыря Никоном, был радикально переработан монахом той же обители Нестором, который ввел историю Руси в русло истории человечества. Труд Нестора был назван «Повести временных лет» - по первым словам пространного заголовка: «Се повести времяньных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». Сочинение Шлёцера имело большое влияние на ход русской исторической науки. Начиная с Карамзина, русские историографы, хотя и отзывались о Шлёцере критически, смотрели на него как на первоучителя, родоначальника русской историографии. Сам Шлёцер, поставив перед собой задачу подготовить критическое издание летописей, сознавал, что не добился цели; «у меня было мало списков», - говорил он в свое оправдание, и был доволен, что предложил русским ученым принципы критического издания источников. Отыскание новых списков и новое, «очищенное» издание летописных текстов стали теми задачами, решения которых Шлёцер ждал от русских ученых. Передавая императору Александру I через гр. Н.П. Румянцева первые части «Нестора», Шлёцер выражал желание участвовать в критическом издании древних летописей. Под влиянием Шлёцера было создано первое в России историческое общество при Московском университете - Московское общество истории и древностей российских, куда вошли и сам Шлёцер, и Мусин-Пушкин, и Бантыш-Каменский, и Малиновский, но в издании летописей оно так и не преуспело. Канцлер Румянцев, хорошо зная состояние исторических знаний в Европе, не мог не видеть, что в России оно сильно хромает.
Архангельское Евангелие. 1092 г.
Заставка и инициал византийского растительного орнамента.
Над заставкой запись чернилами: «А люба заставице» (л. 123).
Пергамен, чернила, киноварь. Музейное собрание.
Не являясь человеком науки, но всем сердцем любя ее, граф постоянно читал, учился и любил родную старину, будь то вещественный памятник или старопечатная книга. Но главные его симпатии принадлежали рукописным древностям. «Моя страсть к российским древностям умножается и в старости все прочие страсти заменяет; ее волнения и тревоги, к счастью, не очень опасны»,- признавался он Малиновскому и радовался, что «богатеет на пользу многих». До появления Румянцева на поприще собирателя и издателя древностей многие русские меценаты покровительствовали науке, искусству, просвещению; но делали это «не то чтобы совсем равнодушно, но как-то неразборчиво, впрохолодь и свысока, не обнаруживая при этом той горячей, постоянной участливости, которая больше относится к предмету, нежели к удовлетворению какой-нибудь мимолетной прихоти или к возвышению себя в глазах высшего круга и самой власти». Румянцев первый отнесся к объекту своего покровительства с «рвением истинного адепта» (Е.Ф. Корш) и освоился с ним настолько, что посвятил ему остаток жизни и состояние. Здесь также проявилось его замечательное «екатерининство»: занятия отечественной историей стали при великой императрице (писавшей «Записки по русской истории») делом не столько научного, сколько государственно-патриотического значения.
Евангелие учительное. 1524 г.
«Поучение на владычные праздники и на памяти святых избранных месяца сентября».
Заставка и инициал «В» растительного орнамента (л. 407).
Бумага. Темпера, золото. Из собрания Е.Е. Егорова.
Располагая средствами и имея стремление к научным исследованиям, граф Румянцев смог сделаться главным двигателем в деле разыскания и издания исторических материалов, а также покровителем целой плеяды молодых ученых. Самая возможность создания «Истории государства Российского» в значительной степени могла быть объяснима деятельностью того круга ученых, которые были вовлечены канцлером в сферу научно-исторического поиска. Большую часть необходимых справок и документов для своего труда Н.М. Карамзин добывал, посылая Малиновскому запросы и требования. После 1812 г. к увлечению Румянцева русскими древностями присоединились и политические импульсы. Отечественная война, способствуя пробуждению национального духа, прямо повлияла на выбор его предпочтений. В ноябре 1813-го (еще не успел выйти в свет первый том «Собрания грамот») Румянцев предоставил Академии наук 25 тыс. рублей для издания хранившихся в ее библиотеке русских летописей. Он напомнил министру народного просвещения, с каким неутомимым усердием трудился на пользу отечественной истории Шлёцер и как, удивляясь богатству исторических источников российских, немецкий ученый укорял природных русских в непочтительном небрежении. «Можно ли поверить, - проникновенно писал Румянцев, - чтобы одна из величайших наций просвещенного света и единственная обладательница сокровища, столь важного не только для него, но и для всей занимающейся историею публики, которым она может и должна гордиться, - чтобы эта нация не поспешила возвестить о том свету и обработать оное...
Устав церковный 1608 года.
На развороте - погрудные изображении свитых (на полях, в медальонах).
Церковная книга, в которой определяется состав,
Порядок и чин церковных богослужений на каждый день года,
Указываются праздники и посты, а также излагаются некоторые
Правила жизни монашествующих. Данный устав содержит правила,
Установленные св. Саввой Освященным (435- ?) для основанной им
Лавры близ Иерусалима. Подвижники основанного Саввой монастыря назывались савваитами.
Следует отметить, что церковные уставы иллюстрировались в редких случаях.
Книга исполнена Парамоном Никифоровым из Каргополя.
К замечаниям присовокупляется и та печальная мысль для каждого любителя отечественной истории нашей, что время от времени сии рассеянные по многим местам богатства неприметно уменьшаются от разных случаев, особливо же от пожаров, как то и ныне в Москве случилось». Несмотря на печальный пример московских пожаров 1812 г., Академия наук не делала ничего для издания летописей; и Румянцев тем более втягивался в начатое дело. Только после смерти Румянцева капитал, назначенный им на издание летописей и составивший с процентами 40 тыс. рублей, был употреблен на печатание Актов археографической экспедиции (1836 г.). Собирание, критическое изучение и издание памятников письменности по истории России и славянских стран становились целью и смыслом его жизни. «Пролить новый свет на величие России» - так формулировалась цель этого страстного увлечения. В результате явились два феноменальных свидетельства деятельности Н.П. Румянцева: первое - рукописи, собранные со страстью знатока и энтузиаста, ценой великих усилий и затрат; второе - постепенное сосредоточение вокруг общего дела кружка людей русской науки, который в истории отечественного просвещения приобрел почетное имя - кружок канцлера Румянцева.
Четвероевангелие. 2-я четверть XVI в.
Миниатюра с изображением евангелиста Матфея.
В начале книги имеется вкладная запись инока Ионы о том,
что данное Евангелие передается им в новгородскую церковь Бориса и Глеба.
Миниатюры (4) исполнены в красках с использованием золота в традиционной манере.
Заставки и инициалы украшены растительными орнаментами.
Устанавливать связи с учеными Румянцев как историк-любитель и библиофил начал еще в бытность свою посланником при немецких курфюрстах. Когда «Трактатное Собрание» получило высочайшее благословение, любительская переписка вошла в колею регулярных научных отношений и деловых общений. Ученые, рассеянные по всей России и загранице, благодаря этим корреспонденциям чувствовали свою причастность к единому научному сообществу. «Вместо ежемесячных заседаний, это общество поддерживало чуть не ежедневные сношения; письма занимали место рефератов, а содержание писем ручалось за то, что каждый член общества делает под своею личною ответственностью взятое на себя дело». Издания, предпринятые канцлером, давали ученым направление деятельности, средства к жизни и побуждали к научному труду молодые силы.
Изборник Святослава 1073 г. Темпера, золото. Киевская книгописная школа.
Копия. 1818 - 1819 гг. На миниатюре изображена великокняжеская семья.
Изборник Святослава - одна из самых знаменитых книг древности - был переписан
В 1073 г. дьяком Иоанном по заказу великого князя Святослава, сына Ярослава Мудрого,
И представляет собой сборник наставлений и мудрых сентенций.
Страницы книги украшены изображениями птиц и растительным орнаментом.
Копия выполнена художником А. Ратшиным по заказу гр. Н. П. Румянцева,
Который чрезвычайно интересовался «Изборником», после того как тот был открыт
В 1817г. К. Ф. Калайдовичем и П. М. Строевым в Воскресенском Ново-иерусалимском монастыре.
Подлинная рукопись хранится в Государственном историческом музее.
В последние двенадцать лет жизни Румянцев по собственному почину предпринял столько дел, осуществил столько проектов, сколько трудно было и ожидать от молодой русской исторической науки. «Можно сказать, что ни один сколько-нибудь подходящий человек не ускользал от внимания канцлера, и ни одна минута такого человека... не пропадала даром для ученых предприятий, им начатых или сделавшихся его собственными». Однако любить отечественную историю, собирать коллекции древностей и даже иметь самостоятельный взгляд на ту или иную редкость - в этом не было еще ничего из ряда вон выходящего. Быть любителем русской истории считал своей привилегией всякий русский барин. «Даже такой повеса, как брат Николая Петровича, Сергей Петрович Румянцев, нахватался достаточно сведений по русской истории, чтобы пускать в глаза пыль...» С.П. Румянцев как любитель то занимался историей Петра Великого, будучи его восторженным почитателем; то собирался издавать адрес-календарь с историческими примечаниями; то проповедовал версию о неподлинности найденного Мусиным-Пушкиным «Слова...». «Следуя примеру своего брата, граф Сергей Петрович также очень интересовался отечественною историею, читал много исследований, до нее относящихся, и не раз писал об этом своему брату». Граф Н.П. Румянцев ни в его бытность дипломатом, ни потом, когда он вместе со своими корреспондентами целиком погрузился в исторические исследования, не стал настоящим ученым, но оставил далеко позади всякого дилетанта от историографии, и это состояние лучше всего обозначало характер исторической науки его времени. «Какое несходство в результате деятельности одного и другого! Шишков «упражнялся» по широкой программе своих фантазий; Румянцев шел в своих научных начинаниях, как человек строгих научных интересов, по одному, ясно и давно начертанному в его сознании пути, с одною, твердо намеченною, целью - глубокого научного изучения былого русской земли». Выбрав себе поле деятельности в области критической истории, которая понималась сотрудниками как наука с надежными правилами и точными сведениями, Румянцев сумел создать такое ученое сообщество, какому не было равных в России. Главные положения критической истории «сделались основным догматом канцлерской "дружины", - тем лозунгом, по которому члены этой дружины отличали своих от чужих». В противоположность шишковской Академии, центру изучения словесности, Румянцевский кружок не имел никакого официального статуса: сановником и вельможей в нем был один только канцлер Румянцев, но и его роль определялась не саном и положением, а страстной преданностью и упрямой ревностью к собиранию памятников письменной старины. Сан и богатство были для канцлера лишь средством находить себе помощников. Понятно, почему кружок собрался не сразу, а рос постепенно; «чтобы войти в него и встретить радушный прием и содействие от Румянцева, надо было только заявить себя своей любовью к делу и научной работой». Сам же канцлер, оставаясь любителем, приобрел редкостное умение угадывать научные возможности своих новых сотрудников. Естественно, что первый круг «ученой дружины» образовался при подготовке «Трактатного Собрания»: на призыв Румянцева откликнулись в «насиженном гнезде русской науки» - в Москве. В этом смысле его стартовый выбор был безошибочен - в лице опытнейшего архивиста Бантыша-Каменского канцлер приобрел не только просвещенного историка, не только ревностного поборника проекта, но и руководителя, обеспечившего предприятие кадрами. Рекомендуя себе в преемники А.Ф. Малиновского, а в сотрудники ему К.Ф. Калайдовича, Н.Н. Бантыш-Каменский позаботился о полезном содружестве опытного чиновника и талантливого ученого. Константин Федорович Калайдович (1792-1832), сын лекаря и надворного советника из обедневших дворян, учился в Елецком народном училище и Киевской академии, после которых с отличием окончил курс в Московском университете (1810 г.), был удостоен степени кандидата словесных наук и обнаружил большие способности к изучению русской старины. В университете Калайдович изучал греческий, латинский и французский языки, всеобщую и российскую историю, красноречие, поэзию, статистику, умозрительную философию, теорию гражданских и уголовных законов, политическую экономию, антропологию, натуральную историю, технологию, геометрию и алгебру. Еше будучи студентом, он издал свои сочинения и переводы; едва ли не сразу после студенческой скамьи Калайдович был избран действительным членом Общества истории и древностей российских. Еше в 1813 г. Бантыш-Каменский обратил на него внимание и отрекомендовал Румянцеву как знатока российской истории и литературы, мечтающего работать над «Собранием грамот». Калайдович был горячим сторонником Шлёцера и пылким патриотом России. «Да не возлюбит никто чужого града более своего отечества и да не подвергнется чрез то гневу отечественных богов; такое помышление есть уже начало измены» - этому правилу древнейшего законодателя Греции следовал Калайдович всю жизнь. Пожертвовав своими личными планами и научными возможностями, он, как только в 1812 г. был объявлен указ об ополчении, добровольно записался подпоручиком в Московский отряд. «Поучительным образцом святой любви к родине и русской истории» называл его позднее секретарь Императорского Общества истории и древностей российских Е.В. Барсов. Уходя в ополчение и приехав попрощаться с Карамзиным в Остафьево, Калайдович «горел такой готовностью умереть за отечество, что, глядя на него, [Карамзин] заплакал и сказал: "Если б я имел взрослого сына, в это время ничего не мог бы пожелать ему лучшего"». Калайдович был зачислен в 5-й пеший Казачий полк, участвовал в сражениях под Чириковом, Тарутином и Малым Ярославцем, был в походах от Москвы до Можайска и Орши; видел пожар Москвы («Я и сам, подобно несчастному Израильтянину, горько плакал, видя разрушение своего Иерусалима»); находясь в Орше, больше всего беспокоился, удалось ли спасти Московскую Патриаршую библиотеку и ризницу. «Но и среди воинской жизни, среди бед и невзгод, каким жгучим огнем душа его болела о судьбе ученых сокровищ и деятелей!.. С таким-то укладом души, с такими-то думами и ощущениями, вступил затем Калайдович в ученую дружину Государственного канцлера. Стоя под его знаменем, он довольствовался небольшим вознаграждением и совершал свои ученые подвиги лишь на славу родной земли, во имя идеи и ради целей Исторического общества». В июле 1813-го Калайдович вернулся в Москву, поступил на прежнюю свою службу в Благородный пансион Московского университета. Возобновив вскоре ученые и разыскательские занятия, он в том же году обнаружил в Синодальной библиотеке ценнейшие древние памятники, которые стали основой его будущих исследований, - первые труды экзарха болгарского Иоанна, Апостол 1307 г., Евангелие 1144 г. Румянцев ждал знатока древностей в своем архиве, но молодого ученого, которому оставалось лишь подать формальное прошение о приеме в службу, преследовали несчастья. Отправившись в 1814-м во Владимир в поисках рукописей, Калайдович имел неприятные столкновения с местным начальством, и тогда отец его, чтобы спасти сына от наказания, упрятал его в дом умалишенных, а оттуда перевел в подмосковный (Песношский) монастырь, где многострадальный знаток древних рукописей провел целый год. Мечта об архиве была отложена на два года, и лишь в 1817-м Калайдович был принят контр-корректором Комиссии, став позднее ее главным смотрителем и научным руководителем. Калайдович, один из самых ярких и энергичных членов Румянцевского кружка, стал для канцлера ценнейшим помощником и советчиком. Именно он увлек Румянцева множеством самых интересных научных предприятий, именно через него были отысканы и приобретены для коллекции канцлера редкие книги, славянские рукописи, монеты. Консультации Калайдовича по самому широкому кругу исторической критики, его умение открывать и описывать древности были незаменимы - большинство научных вопросов, возникавших перед Румянцевым, разрешались Калайдовичем. В 1821 г. он подготовил и издал «Памятники российской словесности XII в.», куда вошли произведения Кирилла Туровского, «Моление» Даниила Заточника, Послание митрополита Никифора Владимиру Мономаху. В 1824-м вышел лучший труд Калайдовича, зрелый плод его научной деятельности, материалы к которому готовились с 1813 г., - «Иоанн, экзарх Болгарский. Исследование, объясняющее историю словенского языка и литературы IX и X столетий». Книга Калайдовича, посвященная происхождению славянской письменности, явилась бесспорным доказательством роста русской исторической науки. В 1814 г. Румянцеву был рекомендован еще один питомец Московского университета - Павел Михайлович Строев (1796-1876), тогда еще не окончивший курс, но уже известный как автор «Краткой российской истории» и исторических статей; одна из них, опубликованная в 1814 г. в журнале Н.И. Греча «Сын Отечества» под заголовком «О родословии владетельных князей Русских», была замечена Румянцевым. В конце июля 1815 г. Строев получил письмо от Греча, имевшее решительное влияние на всю его, Строева, судьбу. «По личному поручению графа Н.П. Румянцева, прошу вас уведомить меня, - писал Греч, - кончено ли вами сочинение "О родословии Российских князей"... и намерены ли вы издать оное? Его сиятельство, любитель всего касающегося до Российской истории, желает, сколько я примечаю, способствовать изданию сей книги». О ближайших последствиях этого письма свидетельствовала записка самого Строева: «Сделавшись известен... Государственному канцлеру, я был приглашен его сиятельством к занятию должности Главного смотрителя в Комиссии печатания государственных грамот и договоров». В декабре 1815-го Строев писал Малиновскому: «По известной вашему превосходительству склонности моей к ученым и историческим занятиям, имею желание продолжить свою службу в Московском Государственной коллегии иностранных дел архиве и в Комиссии издания древних государственных грамот... Обучался же я языкам - латинскому, немецкому, французскому и частию греческому, истории всеобщей и российской, коей преимущественно посвятил себя, статистике и начальным основаниям математики». Строев участвовал в подготовке второго и третьего томов «Собрания грамот» и в течение нескольких лет сделал ценнейшие рукописные находки. «Исполнять свои обязанности и не просить за то ничего было всегдашним правилом моей жизни, - писал он Румянцеву в 1820 г. - Не какие-либо виды наград или прибытка, но единая страсть к отечественной истории и желание заслужить лестное для всякого ваше покровительство были главными побудительными причинами семилетней службы моей под высоким вашим начальством». В 1823-м Строев был избран в действительные члены Императорского Общества истории и древностей российских. Вдохновляясь идеей, положенной Шлёцером в основание Общества, - «привести в ясность российскую историю», - Строев представил такой план для ее осуществления, который лучше всего свидетельствовал о его истинных чувствах и намерениях. «Как настоящий богатырь науки, - писал о Строеве Е.В. Барсов, - он тотчас же изъявлял готовность объехать всю Россию из конца в конец, обозреть все монастыри и востока и запада, и севера и юга, перерыть все монастырские библиотеки, сделать разыскания в кладовых и амбарах древних церквей и, наконец, описать - или, точнее, привести в известность - все, что до нас уцелело из памятников письменности, относящихся к русской истории и литературе. Впоследствии он достиг этой задачи и блистательно выполнил ее, положив основание знаменитой Археографической комиссии». Археографическая комиссия, преемница Румянцевского кружка, была создана в 1834 г. для издания многих сотен документов, собранных в результате грандиозного археографического обследования России, предложенного и осуществленного Строевым. С появлением в кружке молодых ученых Калайдовича и Строева учреждение Румянцева, изначально «приказное», превратилось в научное. Малиновский, обладая умением находить нужных специалистов, вести финансовые расчеты с типографиями и книготорговцами, заботиться о технической подготовке изданий, был основным управляющим лицом предприятия, но не его научным лицом. Вместе с тем Малиновский активно занимался созданием справочного аппарата изданий, консультировал Румянцева по приобретению рукописей и старопечатных книг, педантично выполнял все его распоряжения. В этом смысле три имени - Малиновский, Строев и Калайдович - характеризовали три этапа деятельности Румянцева. В 1813-1817 гг. главные интересы его сосредоточились на собирании древних актов и летописей. В 1817-1820 гг. внимание канцлера переключилось на разведки в русских монастырских хранилищах. В 20-х годах под впечатлением найденного усиливается интерес к изданию литературных памятников. В последние два-три года жизни новая перемена интересов определялась именем Александра Христофоровича Востокова (1781 - 1864). Выдающийся филолог был уроженцем Эстляндии, изменившим свою немецкую фамилию Ostenneck на «Востоков». С четырех лет его обучали языкам, в пять он свободно читал Библию по-немецки. Образование получил в Петербурге, увлекался живописью, писал стихи, издал поэтический сборник и книгу по стиховедению. С 1801 г. Востоков стал членом Вольного общества любителей словесности, наук и художеств, начал собирать материалы для этимологического словаря и работать в области славянского сравнительного языкознания. В 1815-м Востоков получил место помощника хранителя рукописей Публичной библиотеки и приступил к серьезному изучению древних рукописных памятников. Через пять лет появилось его «Рассуждение о славянском языке, служащее введением к грамматике сего языка, составляемой по древнейшим оного письменным памятникам». Востоков поставил своей целью «сказать нечто о самом строении, или грамматике, сего (церковнославянского) языка в древнейшем его виде и заметить перемены, каким он в течение веков подвергался». В «Рассуждении...» была предложена хронология истории церковнославянского языка, которая давала возможность строгого филологического исследования древних памятников, основанного на надежных данных. На материале Остромирова Евангелия, проанализированного Востоковым, были установлены законы славянской фонетики. «Просто и ясно, без всяких претензий, без всякой погони за эффектом, Востоков излагал свои замечательные открытия и сразу завоевал себе всеобщее внимание и признание». Венский славист Б. Копитар назвал работу Востокова «утренней, едва еще ожиданной, зарей действительной старославянской филологии на восточном небе славянской территории», а С.К. Булич признавал «Рассуждение...» явлением, намного опередившим свое время и составившим целую эпоху в истории языкознания. Канцлер Румянцев, давно следивший за научными поисками Востокова и «державший его в самой большой цене», признавался своему другу и корреспонденту митрополиту Евгению, что «прельстился до крайности» работами филолога. «Давно я уже стараюся, но без успеха, сблизиться коротким знакомством с г. Востоковым; он от того отказывается всегда тем, что, будучи страшный заика, очень страждет с незнакомыми людьми». Румянцев, однако, употребил все усилия, чтобы преодолеть застенчивость Востокова, и послал ему целую библиотеку книг по славяноведению, изданных в Вене; завязалась переписка, а затем состоялось и знакомство, увенчавшееся тем, что знаменитый филолог, войдя в «ученую дружину» канцлера, принял на себя обязательства описать его рукописное собрание, издать Изборник 1073 г., а также изложить научные принципы палеографии, в которых так нуждались все исследователи российских древностей. Деятельность Востокова, одного из основоположников сравнительного славянского языкознания, гордившегося своей принадлежностью к знаменитому ученому сословию, справедливо называли высшей точкой, которой достигла русская наука в Румянцевском кружке. Начало славяноведения связывают с М.В. Ломоносовым, а также с именем чешского просветителя, патриарха славянской филологии, аббата Йозефа Добровского (1753-1829), автора работ «Глаголица» (1807 г.). « Наставление по языку древних славянских диалектов» (1822 г.), «Кирилл и Мефодий. Славянские апостолы» (1823 г.) и др. Румянцев, знавший работы Добровского еше в бытность свою посланником во Франкфурте, сблизился с чешским ученым много позже. «Какая опять это богатырская сила и как велика и необъятна любовь его к науке! - писал Е.В. Барсов. - Ему предлагают казенную службу... обещают всевозможные облегчения, предоставляют право самому избрать помощника, льстят наградами и повышениями, соблазняют блестящей карьерой. Но Востоков, ради носимых им в душе своей интересов науки, не поддался никаким соблазнам и обольщениям и предпочел продолжать "Описание Румянцевских рукописей"». В постоянном общении с рабочей группой кружка находились московские профессора М.Т. Каченовский, И.М. Снегирев и Р.Ф. Тимковский, епископ Калужский Евгений (Болховитинов), гомельский протоиерей И.И Григорович, а также обширный корпус заграничных славистов, речь о которых впереди. Петербургское отделение возглавил знаменитый А.Н. Оленин - директор Императорской Публичной библиотеки и президент Академии художеств, глубокий знаток классических и русских древностей, меценат, историк, археолог, которого Александр I называл «тысячеискусником» и который привлек к работе в библиотеке Крылова, Гнедича, Батюшкова, Дельвига, художников А.И. Ермолаева и его друга Востокова. Знаток библиографии В.Г. Анастасевич, сотрудник Азиатского департамента и библиограф Ф.П. Аделунг, академики Х.А. Лерберг и Ф.И. Круг, этнограф П.И. Кёппен, профессор восточных языков Х.В. Френ и другие петербуржцы стали полноценными участниками общего дела. Неутомимая и плодотворная деятельность близких Румянцеву людей науки сторицей воздала ему за личное одиночество, политические неудачи и черные дни клеветы, под давлением которой он вынужден был отойти от государственных дел. Трудно переоценить вклад его кружка в становление славянской филологии - в ее учебные, начальные годы. Вернув из многовекового забвения памятники славянской древности, «департамент русской истории», покровительствуемый графом Румянцевым, создал первые опыты литературной обработки этих памятников, нашел приемы исторического изучения старославянского языка, дал образцы палеографического описания и критического издания рукописей, предложил первые очерки истории славянской литературы. Всю огромную и разнообразную работу своей «ученой дружины» координировал сам граф Румянцев; из его личной канцелярии, этого «штаба отечественной славистики», ежедневно рассылались десятки писем в разные концы России и за границу - с распоряжениями, просьбами, советами. Канцлер смог организовать все работы по сбору, копированию и переводу документов, деликатно заботился о профессиональном рецензировании ученых трудов своих сотрудников, снабжал их необходимыми книгами, материалами, справками, беря на себя все финансовые расходы, которые год от года становились все значительнее. Канцлеру Н.П. Румянцеву, по масштабу его научных предприятий и по размаху отпускавшихся субсидий, предстояло стать не только единственным в своем роде «кассиром российской словесности», но и ее подлинным организатором.